Мэй почувствовала, что вслед за пульсацией в животе её охватило беспокойство. А вдруг она окажется богатой и надменной? Что она тогда подумает о сестре, живущей на маяке? У которой всего лишь три платья, перелицованные не один раз, а летнее выглядит как лоскутное одеяло. Ханна, служившая в богатом доме, по крайней мере имела представление о предметах роскоши, как чаши для ополаскивания пальцев и арфы. А Мэй понятия не имела ни о чём подобном. Она выросла в полной оторванности от мира на этом островке и ездила в город только в школу и в библиотеку. Мэй знала, что неправильно думать, будто все богатые люди высокомерны. Ханна говорила, что юная Этти Хоули – самый милый человек, которого она когда-либо встречала. Но одно дело, когда к тебе хорошо относится младшая дочь твоего хозяина. А совсем другое – когда пытаешься наладить отношения с сестрой, с которой никогда не встречалась, которая даже не предполагала, что у неё могут быть сёстры. Но как бы там ни было, сестра находилась очень близко. Мэй чувствовала это. Возможно – на палубе Элизабет М. Прути. Мэй нырнула и поплыла на глубине в кильватере парохода. Она была не в силах остановиться. Она знала, что девочка на этом судне, и должна была следовать за ним.
Мэй ощущала нечто подобное, когда они с Ханной совершили долгое плавание к месту крушения британского корабля «Решительный» и нашли место, где погибли их родители. Как будто их тени протянули к ним руки из позабытого прошлого: ни у одной из сестёр не было компаса, но они точно знали направление. Мэй называла подобные инстинкты Законами Соли. Это были не мимолётные порывы, а что-то более глубинное, и они подсказывали Мэй, что тот, кто проявился, не должен приближаться к тому, кто ещё нет.
Мэй и Хана были дочерьми моря, или, как называли их люди в своих легендах, русалками. В их венах текла соль, но если сестра ещё не закончила преображение, нужно было позволить ей найти собственный путь к морю.
* * *
Мэй выплыла из кильватера и поплыла рядом с «Элизабет М. Прути», скрываемая лишь несколькими дюймами воды, поверхность которой она нарушала не больше, чем стайка рыб. Несколько минут она просто плыла рядом, потом приблизилась к корме и поплыла на белой пенящейся волне, оставляемой винтом, перевернувшись на спину, чтобы попытаться отыскать сестру на палубе.
Удостоверившись, что там никого нет, она поплыла к носу, не прилагая никаких усилий, чтобы не отставать от парохода. Снова перевернувшись на спину, Мэй увидела её. По правде сказать, она увидела лишь волосы. Они развевались, подхваченные ночным ветром, и горели огнём.
Законы Соли, однако, не могли помешать Мэй рассказать всё Ханне. Она сгорала от нетерпения, надеясь, что Ханна придёт сегодня поплавать, вместо того чтобы провести вечер со своим художником.
«Он такой…» – Мэй оборвала себя. Она не имела права думать о нём так. И она никогда не думала о Стэннише Уилере плохо. Хотя не совсем так. В нём было что-то, что её – она никак не могла подобрать слово – беспокоило.
– Осторожнее, здесь корни выпирают. Они тут повсюду, не споткнитесь, преподобный, и вы, миссис Сноу и юная леди. Элмер, Питер, полегче с сундуками. Это вам не клетки с ома’ами.
– А-гм. Не боись, Эльва.
– Клетки с чем? – переспросила Люси Эльву Перри.
– Ха! Ми-чка, мы здесь называем ома’ами лобсте’ов.
«В Новой Англии никто не произносит букву “р”?» – подумала Люси.
