Дочери судьбы - страница 7

Время шло, но аппетит к матери не возвращался. Невозможно было не заметить ее запавшие глаза, потускневшие волосы, когда-то пухлые, а теперь почти ввалившиеся щеки. Но когда Кейтлин предлагала сходить к врачу, мать раздраженно отказывалась.

– Отстань, Кейтлин, – прикрикнула она в четверг вечером. – Все в порядке… это просто…

Но не договорила и побежала в туалет. Кейтлин подождала снаружи, прислушиваясь к исторгнутому ужину, который матери удалось проглотить раньше. Наконец все стихло. Кейтлин открыла дверь. Мать в изнеможении рухнула на пол. Кейтлин подошла к раковине и начала смывать. На этот раз она заметила кровь. Не сказав ни слова, она помогла матери подняться и надеть ночную рубашку. И, уложив в постель, попросила:

– Пожалуйста, пойдем к врачу, ты больна.

Впервые мать спорить не стала. И именно это встревожило Кейтлин больше всего.

Доктор Хэннон улыбнулся обеим, сказав, что беспокоиться не о чем, однако отправил Кейти сдать анализы. Улыбка не скрыла тревоги у него в глазах.

Через несколько недель они сидели у онколога, который сообщил, что, хотя рак поджелудочной железы диагностирован на поздней стадии, надежда еще есть. Как и доктор Хэннон, обмануть женщин О’Дуайер он не смог. Сказал, что сделают химиотерапию, чтобы уменьшить опухоль, а затем прооперируют. На самом деле оперировать было бессмысленно, и оставалось только молиться о чуде. Когда Кейтлин не держала перед матерью тазик при тошноте и не помогала накрыть платком облысевшую голову, она стояла на коленях в больничной часовне, молясь о чуде. Чуда не произошло. Когда решили оперировать, было уже поздно – опухоль дала метастазы. Оставалось только ждать.

Входя в палату, Кейтлин старалась не показывать страха. Хотя, видя мать каждый день, она привыкла к запаху антисептика и смерти, но все же не могла смириться с тем, как быстро мать уходит. После нескольких недель на голодном пайке Кейти превратилась в скелет, почти не занимая места на крошечной односпальной кровати. Под накрахмаленными белоснежными простынями проявлялся только вздутый живот с раковой опухолью. Она лежала бледная, с закрытыми глазами, и, если бы не едва заметное дыхание, Кейтлин решила бы, что мать покинула этот мир, а не просто спит.

Кейтлин подыскивала место для вазы с колокольчиками, которые нарвала утром. Задача не из легких. На тумбочке уже скопились подвядшие цветы, бесполезные открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления и виноград, который есть не будут. Она почти убрала завядшие цветы, когда услышала, что мать ее зовет.

– Я здесь, мама, – отозвалась она. – Тебе что-нибудь принести? Например, воды?

– Нет… нет… ничего.

Кейти замолчала. Слышалось только затрудненное дыхание. Мать взяла Кейтлин за руку холодными, как смерть, худыми пальцами.

– Недолго мне осталось, Кэт, – начала она.

Кейтлин открыла было рот, чтобы возразить, но мать остановила ее взглядом.

– Не перебивай. Мне надо тебе кое-что сказать.

– Что, мама?

– О твоем отце. Я тебе о нем мало рассказывала. А надо бы.

– Может, не будем ворошить прошлое? Его нет. И говорить не о чем.

Мать прикрыла глаза, а когда снова открыла, они блестели от слез.

– Об этом и речь, детка. Именно это я хочу тебе рассказать. Он не умер.

Следующие полчаса Кейти объясняла дочери, как она познакомилась с Уильямом Мелвиллом и влюбилась. Рассказала о его жене и дочери. И о том, что, нарушая границы приличия, они с Уильямом не сдержали чувств друг к другу. Она словно стремилась освободиться от тайны. Как убедились до нее другие, смертное ложе располагает к исповеди.