«Чего уставился? Поскромнее…»
«А зачем это? – удивился старик и посмотрел на него. – Ты его не пихай, у него свое разумение, своя дорога… Не надо, не надо…»
Гак поперхнулся сушкой и умоляюще посмотрел на Памфила. Григорий, до того спокойно и даже сонно стоявший в дверях, вдруг деловито застучал по косяку. Чувствовалось, что ему никакого задушевного разговора не нужно, а вот некий практичный вопрос разрешить вдруг потребовалось до зарезу.
«Может, лаком покрыть?» – спросил он, оглядывая косяк.
«Ты чайку тоже попей, – успокоительно сказал ему отец Савватий. – Лаком. Лаку не напасешься».
В голосе его проскользнула сварливость. Додик, надеясь вот сейчас произвести открытие, выгнулся вперед, и уставился на него, уже не мигая.
«Плохи в России дела, – обрадовался Памфил. – Ни лака нет, и досок хороших нигде не достать. Плохо у нас».
Тут старичок сделал неожиданную вещь. Стоя у окна, он широко развел в стороны руки, глубоко вздохнул и крутанулся на месте.
«Хорошо, хорошо у нас! – сказал он радостно и светло. – Хорошо, слава Богу!»
Он крутанулся еще пару раз, потом всплеснул руками, ухватил Григория под локоть и подтащил его, упирающегося, к столу.
«Хорошо на Руси!» – сказал он еще более счастливо, выбил ногами подобие чечетки, и что-то тихонько напевая, стал и Григория потчевать чаем.
Памфил замер, выпучив глаза.
«Да как же это? – выдавил он. – Церкви пустые стоят, одни старушки… Католики еще… заедают…»
«Католики! – смешливо хрюкнул отец Савватий. – Заедают!»
Он схватил охапку сушек и начал совать их в руки Памфилу и Гаку.
«Сушечек, сушечек… заедим!».
Додик склонил голову на плечо. Он залюбовался веселым стариком. Тот подмигнул и положил ему сушку прямо на макушку.
«Вот так и держи» – сказал он.
Потом ему так не понравилось, и он попытался вместо сушки поставить на макушку чашку с водой. Додик испугался и увернулся.
«Держи, не расплескай! – вновь засмеялся отец Савватий. – Держи, что есть».
Додик, чтобы хоть что-нибудь сделать, схватил чашку двумя руками. Старик остался доволен.
«И досточек хватит, – повернувшись к Памфилу, который мрачно жевал данную сушку, продолжил он. – Вон Сергей Александрович, он у нас и гробовщик, и храмоздатель. Говорит, хватит досточек, на все хватит».
Тут засмеялся Григорий, отставил свою чашку, и, хохоча на ходу, выбежал из избы.
«Благословите, отец» – вдруг хрипло сказал Гак.
«Это на что же? – хитро спросил тот. – Я-то благословлю, а ты сам-то?»
Гак покраснел.
Старичок похлопал его по плечу, и сказал ему в ухо, но громко:
«Благословляю, и Отцом и Сыном, и Святым Духом…»
Памфил так расстроился, что перестал есть и пить, и, надувшись, откинулся в кресле.
«Много сейчас пишут, как захотят, – снова обратился к нему старичок. – То художество. И хорошо!».
Он еще немного радостно потанцевал, а потом кинулся к другому шкафчику, у самой двери, и достал оттуда огромный альбом с латинской надписью: «Сандро Боттичелли».
«Вот – хорошо!» – пояснил он, и, в обнимку с альбомом, покачиваясь из стороны в сторону, подошел к Памфилу. Тот просиял и закивал головой.
«А-а-а!» – сказал отец Савватий и чмокнул губами. – А ты сходи, посмотри, в храме нашем, там есть…»
Памфил вскочил и, кланяясь, тоже вышел из избы.
«Чай не остыл?» – спросил у Додика старик.
Тот помахал головой.
«И хорошо».
Додик опять высунул голову, ожидая, что старик опять затанцует, но тот, отдуваясь, сел рядом с ним на лавку, и поднес чашку к губам.
