– Простите, что лезу не в свое дело, – серьезно сказал писатель, – но у вас, кажется, кишки в волосах.
– В смысле?.. – растерялась завканц.
Отпустив локоть умершего, она остановилась – желтоватый туман спиралями обвился вокруг щиколоток – и неуверенно пригладила волосы: спутанные, засохшие жесткими прядями. Под пальцы попало нечто странное.
Лидия Адамовна моргнула и с недоумением уставилась на короткий, не длиннее трех сантиметров, отвратительно подсохший обрывок чего-то серо-сизо-бурого. Секунду-другую она пыталась понять, что это. Откуда это.
Потом дошло.
Завканц прижала руку ко рту – ее затошнило. К горлу подкрался комок, желудок словно сжала ледяная рука.
Там была кровь, много крови, тело на железном столе, маньяк в самодельной маске из картофельного мешка и…
– Его выпотрошили, – пробормотала она в ответ на безмолвно-вопросительный взгляд Петрова. – Ленина выпотрошили.
Кажется, завканц потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя – и все это время Минсмерти в ее лице выглядело крайне жалко. Настолько, что мертвый писатель снова полез со своим никому не нужным сочувствием.
Завканц уже не могла отмахиваться. Сказать оказалось проще. Вцепившись в локоть Петрова, она рассказывала про маньяка, мертвого Ленина, капельницу, плакат на стене и чужой крик, пока ее не перестало трясти.
– Может, стоит сообщить в органы? – осторожно спросил писатель, когда она замолчала.
– Нам нельзя вмешиваться, последствия могут быть очень серьезными, вплоть до увольнения и… и вообще, это не ваше дело, – спохватилась завканц. – Пойдемте, регламент.
– Регламент значит регламент, – согласился Петров.
Больше он ни о чем не заговаривал, и завканц смогла хоть немного передохнуть и помечтать о том, как здорово будет уволиться из Минсмерти и найти другую работу. Мирную и спокойную, без длинных войн, погибших вождей и любопытных писателей.
Не будет чужой смерти, не будет чужой боли. Не будет сотен людей, цепляющихся ногтями за форменную брезентовую рукавицу и пытающихся осознать крушение старого мира. Решено! Завканц пойдет в гастроном и будет продавать хлеб. А мертвые могут провожать себя сами.
Ну, или это могут делать товарищи из Дисциплинарного комитета. Те, которые требуют, чтобы сотрудники Минсмерти относились к умершим «бережно и внимательно». Хотелось бы посмотреть, как они будут бережны и внимательны по двадцать часов в день, да еще и без выходных…
– Видите белую арку? – устало спросила завканц, когда они с Петровым все-таки добрались до Ростовского распределительного центра. – Ну, светло-желтую, обшарпанную такую? Зайдите внутрь, найдете свободную кровать и сразу ложитесь спать. Как проснетесь, подойдете на вахту и зарегистрируетесь. Не забудьте.
– Хорошо, – сказал умерший, с легким подозрением рассматривая вход в распределительный центр, – спасибо за…
– Давайте быстрее, – с раздражением поторопила его завканц. – Не задерживайте.
Дождавшись, когда Петров исчезнет в арке, Лидия Адамовна прикоснулась перстнем к медленно тающей строчке в листе Реестра, устало прикрыла глаза и после секундного головокружения вновь оказалась в своем кабинете, прямо перед носом у перебирающего бумаги зама.
– Лидия Адамовна? Вы в порядке? – настороженно уточнил Иван Борисович.
– Все хорошо, – мрачно сказала завканц, пытаясь понять, откуда в ее окружении взялось столько сочувствующих: сначала Петров, теперь заместитель. – Сложный клиент. Писатель и журналист, чтоб его.
