– Ты учишься или работаешь? – спросил Фил, убирая бумажку в карман.
– Учусь. А ты?
– Вроде как работаю, но это не точно.
– Это как?
– Долгая история. Я не успею рассказать.
– А ты начни.
– Может быть тогда ещё чаю? Или чего-нибудь другого?
– Чаю. И полотенце. Вытирать ноги салфетками неудобно.
– Сейчас, – он повернул голову в сторону барной стойки и только открыл рот, как по залу раздался громкий топот.
Фил дернулся обратно, и к нам подлетело двое парней. Один рванул к сцене, а второй, задыхаясь, заорал:
– Фил! Ты! Фил!
– Что?
– Мистик, давай!
– Уже! – раздалось со сцены. Колонки щелкнули и по залу понесся речитатив.
И каждый мой вдох для кого-то признание,
Каждая рифма, как плеть наказания.
Если ты хочешь, дыши моим стилем,
Правда жестока, как зелёная миля.
Громче колонки, качают биты.
Есть голос улиц, где я и где ты…
– Фил, ты на радио! На радио, чувак! – заорал парень, стоящий рядом со столиком, а тот, что на сцене уже качал рукой и повторял вслед за музыкой:
Я – голос улиц, ты – голос улиц,
Без лишних понтов и накрашенных куриц.
Качает девятки, «Ролсы» и «Бентли»
Парень пропитанный черным пигментом.
Подняты руки, трек для элиты.
Граффити на стенах – тотемы защиты.
Улицы вместе, мы бьем без пощады!
Фил, Мистик и Клейстер – солдаты триады.
И если парни чуть ли не вопят в голос от восторга, то он никак не реагирует на новость о том, что его песню крутят на радио. Я даже не понимаю, как такое возможно. Ведь это то, о чем мечтают. Или нет? Фил медленно поднимается, идёт к сцене и музыка обрывается так же резко, как и начала звучать. И бухающий кашель раздается в тишине, словно перекат грома. Парень на сцене, застыв истуканом, смотрит сперва на Фила, а потом переводит взгляд на другого, стоящего рядом со мной:
– Макс? Мы что-то не то сделали? – спрашивает он. И в голосе столько неподдельного удивления, что я поворачиваю голову к этому Максу и тоже жду ответа.
– Э-э-э… Вроде нет, – смотрит на Фила, переключается на меня и, облокотившись на спинку диванчика, елейно произносит, – А кто это у нас тут такая цыпа?
Я вздрагиваю. Не от вопроса, а от ледяного рыка:
– Завали хлебальник, если хочешь, чтобы зубы остались на месте!
– Все-все-все! Понял, не дурак, – парень делает шаг назад и поднимает руки, сразу же признавая поражение. – Пс-с-с… Пс-с-с, девушка, – шепчет он, – Могу предложить первый диск восходящей звёзды практически даром.
– Я сказал заглохни!
– Я просто хотел узнать, как ее зовут, Фил. Никаких лишних телодвижений, – Макс улыбается, покачивая диском, зажатым между пальцев, – О'кей? Братка, все норм? Можно? Я сейчас медленно отдам диск… О'кей? – пластиковая коробочка, осторожно переходит из одной руки парня в другую. Так, будто это не диск, а, пикающая последними секундами обратного отсчета, бомба, – Вот так… Никаких глупостей я делать не буду… Просто отдам диск… О'кей? Ты же хотел мнение со стороны? Пусть девочка послушает, да? Я сейчас отдам ей диск и уйду, а ты успокоишься. Все ништяк, братка… Никаких резких движений… Вот так…
Фил взглядом затравленного волка провожает коробочку, зависшую в нескольких сантиметрах от моей руки. По его щекам пробегает нервная судорога, костяшки на стиснутых кулаках побелели от напряжения, которое вот-вот вырвется наружу. Если этот Макс сделает что-то не то. Если он совершит хотя бы малейшую ошибку. И мне становится страшно. Я никак не могу решиться – брать диск или лучше не стоит. А в голове, как назло, прошлись пылесосом до состояния сферического вакуума, и ещё этот, леденящий душу, взгляд. Слишком непонятна такая резкая смена настроения, слишком пугающе повисает тишина, в эпицентре которой оказываюсь я и коробочка с диском. Фил, перескакивает взглядом, когда моя рука осторожно начинает подниматься. Подушечки пальцев обжигает похлеще кислоты, и я замираю, едва дотронувшись до пластика. Отдергиваю руку, но Макс чуть разжимает свою ладонь, и коробочка, повернувшись, уголком ткнулась в мою.
