– Заткнись, Карвариин, – беззлобно прошипела однорукая с огненными волосами, потирая ушибленный локоть. – Добро пожаловать на единственный в этой стране островок свободы, существо.
Это уже мне, видимо. Разум, и без того тщательно отбитый в предыдущие дни, мучительно соображал, шутит девушка или издевается.
– Должна ли я понимать, что в Аргентау слово «свобода» означает нечто обратное его первоначальному смыслу? – слабо, хоть и многословно откликнулась я.
– Ишь, как загнула, – уважительно посмотрела рыжая. – Не, все гораздо проще. Когда-нибудь и сама поймешь.
– Не спеши, Чака, – проговорила женщина-воин. – Если она может говорить, то ходить – еще вряд ли. Магичек в жизни бьют мало, пускай они даже высокие и страшные. Не сегодня-завтра загнется.
– Не первый раз, – криво усмехнулась я, смотря в потолок. – Хотя сейчас, признаюсь, отделали знатно. Как-то у вас тут слишком благодушно, нет?
– Благодушно?
– Ага. В тюрьме обычно начинают выяснять, кто главный, а в этой камере едва ли не самые сливки общества сидят. Только чаепития не хватает, с тортом. Так везде или только тут?
– Погоди-погоди… – удивилась рыжая, – а что за традиция такая? И много ты по тюрьмам посидела?
Честно говоря, я несла откровенный бред. Ибо, если подобный ритуал и впрямь отсутствует, глупо интересоваться о его наличии. Или о причинах отсутствия.
О «прописке» мне рассказали мои любимые матросы. Когда человеку или кому бы то ни было методично отбивают желание сопротивляться местным заводилам – руками, ногами, подручными предметами. Около половины команды «Храпящего» в свое время обретались в тюрьме города Москалл, где и нахватались совершенно диких нравов и обычаев. Но, оказывается, нельзя по одной тюрьме судить обо всех тюрьмах. Тем более, находящихся в других государствах.
– Забудь. У меня смутное чувство, что здесь находятся не преступники… или не совсем преступники, – усмехнулась я.
– Как сказать, как сказать, – скривилась моя собеседница. – Глянь в тот угол, не сочти за труд. Там сидит Йилаан по кличке «Игла». Двенадцать лет она трудолюбиво тачала сапоги прекраснодушным жителям Мабары, ни во грош не ставившим ни ее труд, ни ее саму. А после того, как один такой же прекраснодушный господин совершил, по его мнению, очень забавную шутку, помочившись на нее, Игла просто вспорола ему глотку обычным сапожным шилом.
– Страсти какие, – пробормотала я и поморщилась от боли, пытаясь сесть и прислониться спиной к стене. – А большая?
– Раэ… она здесь так давно, что никто и не помнит, как она сюда попала.
– Меня уж точно не пленяли вместе с захваченной добычей, Чака, – глухо сказала одноглазая воительница. – Хотя в том, что я попала к квалиирам, моей заслуги тоже нет. И большой чести также.
– Ты-то кто, сокровище серое? – язвительно спросила Чака, не обращая внимания на укоризну.
Врать и что-то придумывать не было смысла.
– Тави меня зовут. И, да, я владею магией. Хотя не только ей, на самом деле… долго рассказывать.
– Ты вообще человек?
– Наполовину. И, хоть меня называют порождением Ниста, смею заверить, что ни один бог – ни Темный, ни Светлый – не принимал участия в этом замечательном процессе. Даже демоны не вмешивались, – пожала плечами я, ошейник болезненно проехал по кровавой ссадине.
– С такой-то рожей… немудрено, – хмыкнула сарра. – Ту, что любит ругаться, зовут Чакьяни Салта… руку ей откусили здесь, в кауссе, но пока живет. А ведь, подумать только, была хранителем учетной книги. Здесь кто угодно переродится.
