Мало-помалу они в течение месяца раньше соседей посадили на огороде и картошку, и помидоры, и морковку, и болгарский перец, даже отвели небольшой участок под несколько видов зелени.
Само собой так получилось, что с первых дней она стала готовить им ужин. На второй или третий день их заселения Касым, накупив продукты, начал готовить что-то на ужин. Почему-то в тот день настроение у него было неважное, поэтому начал он готовить спустя рукава, не спеша разрезал лук, во всю заливаясь слезами. Увидев это, Баба Тоня подошла к столу, отобрала нож у Касыма, а самого его выгнала, и взялась за готовку. Не прошло и часа времени, как она приготовила им великолепное жаркое. С тех пор она каждый вечер, не дожидаясь их прихода, начинала готовить им ужин. Ну и скуку она убивала заодно.
Но как-то однажды, примерно в то же время, когда они начинали заниматься огородом, Касым вызвался приготовить плов. Попробовав его плова, она теперь в неделю раза два уступала место за плитой Касыму, чтобы он приготовил пловили домламу. Через некоторое время она сама прекрасно научилась готовить домламу, а плов так и не смогла осилить. Попробовав несколько раз и каждый раз неудачно, она отказалась от этой затеи.
Добрейшей души она была женщина, по матери – украинка, по отцу —русская. Владела она обоими языка в совершенстве, но предпочитала говорить по-русски, как почти все люди, проживающие на Донбассе. Ее муж, Александр Иванович, наоборот, был по матери русским, а по отцу – украинцем. Через месяца два-три она настолько привыкла к ребятам, что не могла представить себе жизни без них. Души она не чаяла в них. После первого же месяца она не стала брать с них денег за квартиру.
– Как же так, сказала она. Вы покупаете продукты, кормите меня, а я еще деньги должна брать с вас. Нет, денег мне платить не надо, это я вам должна буду. Сколько бы они не уговаривали ее, она категорически отказывалась.
Нет, если будете предлагать, обижусь, сказала баба Тоня. Я что, жлоб какой-нибудь. Чтобы с вас за все, что делаете для меня, еще и деньги брать? – поставила она точку.
На рынке дела у них шли также неплохо, если не сказать отлично. За месяц работы они вполне освоились, а через два-три стали вполне своими людьми. Прибыли тоже стали расти. Раз в неделю или в десять дней ездили за товаром. За ним ездили или в Харьков, или в Одессу. Харьков был ближе: всего в пяти-шести часах езды на микроавтобусе. Но оптовые цены там были выше, чем в Одессе. Рядом со станцией метро, на огромной площади располагался Харьковский оптовый рынок. Кто-только не торговал на этом рынке: русские, украинцы, азербайджанцы, узбеки и очень много было вьетнамцев. И в Одессе точно такой же, а может и побольше, оптовый рынок, на седьмом километре назывался. До Одессы надо было ехать около десяти часов и более. Зато там было дешевле, особенно у китайцев, которых там было очень много. Иногда они могли за бесценок отдать остатки большой партии товара.
И в Харькове, и в Одессе были установлены свои негласные законы, особенно в делах, касающихся приезжих. Местная милиция, зная, что у каждого второго отсутствует постоянная или временная прописка, ищет к чему можно придраться, устанавливает и негласно распространяет такой порядок, при котором каждый приезжий, если он не гражданин Украины, платит им определенную сумму и за это она закрывает глаза на их присутствие. Сумма эта была в пятьдесят гривен, что составляет десять долларов. Получив данную сумму, он отдает взамен небольшой календарик со своей закорючкой. Следующий страж порядка, остановив того человека и увидев календарик с закорючкой коллеги, беспрекословно отпускает его. Так что двойного сбора никогда не было. В Харькове такой же тамгой служил номерок-визитка от какого-нибудь контейнера-оптовика.
