Подъем не кончался. Впереди Толанд потерял сознание и был убит после того, как оставшийся около него солдат вынес бесчувственному телу три предупреждения. Гаррати казалось, что они идут в гору по меньшей мере месяц. Ну да, как минимум месяц, и это еще скромная оценка, потому что на самом деле идут они четвертый год. Он хихикнул, опять набрал в рот воды, прополоскал и на этот раз проглотил воду. Судороги пока нет. Сейчас судорога его доконала бы. Но она может приключиться. Может, из-за того, что кто-то приделал к его туфлям свинцовые подошвы, когда он отвернулся.
Девятерых уже нет, и ровно треть от этого числа легла здесь, на этом подъеме. Главный предложил Олсону устроить им ад, но это не ад, это нечто весьма похожее. Очень, очень похожее…
О Господи Иисусе…
Гаррати вдруг понял, что у него кружится голова и он тоже вполне может потерять сознание. Он поднял руку и несколько раз с силой ударил себя по лицу.
– Ты в порядке? – спросил его Макврайс.
– Теряю сознание.
– Вылей… – Натужный, свистящий вздох. – Флягу… на голову.
Гаррати последовал совету. Нарекаю тебя Реймондом Дейвисом Гаррати, pax vobiscum. Очень холодная вода. Но головокружение прошло. Вода пролилась за шиворот, и по телу побежали леденящие ручейки.
– Флягу! Сорок седьмому! – Он вложил в этот крик столько сил, что немедленно вновь почувствовал себя вымотанным до предела. Надо было чуть-чуть подождать.
Один из солдат трусцой подбежал к нему и протянул свежую флягу. Гаррати почувствовал, как непроницаемые мраморные глаза солдата оценивающе смотрят на него.
– Уходи, – грубо сказал он, принимая флягу. – Тебе платят за то, чтобы ты в меня стрелял, а не глазел.
Солдат удалился. Лицо его не дрогнуло. Гаррати заставил себя чуть прибавить шагу.
Они шли вперед, билетов никто не получал, и в девять часов они были на вершине. Двенадцать часов они в пути. Но это не важно. Важно то, что на вершине их обдувает свежий ветер. И птица пролетела. И мокрая рубаха прилипла к спине. И воспоминания в мозгу. Вот что важно, и Гаррати сознательно отдался этим ощущениям. Они принадлежат ему, он их еще не утратил.
– Пит!
– Да.
– Послушай, я рад, что живой.
Макврайс не ответил. Теперь они шли под гору. Идти стало легко.
– Я очень постараюсь выжить, – сказал Гаррати почти виноватым тоном.
Они прошли очередной поворот. До Олдтауна и сравнительно прямой главной магистрали оставалось еще сто пятнадцать миль.
– А разве не это – наша главная задача? – помолчав, сказал Макврайс. Голос у него был теперь глухой и хриплый, словно доносился из пыльного погреба.
Некоторое время все молчали. Бейкер – у него пока не было предупреждений – шел ровной легкой походкой, засунув руки в карманы; голова его слегка покачивалась в такт ходьбе. Олсон снова беседовал с Пресвятой Богородицей. Лицо его казалось белым пятном в ночной тьме. Харкнесс решил поесть.
– Гаррати! – Снова Макврайс.
– Слушаю.
– Ты когда-нибудь видел конец Долгой Прогулки?
– Нет, а ты?
– Черт возьми, нет. Просто я подумал – ты близко живешь и вообще…
– Мой отец Прогулки терпеть не мог. Однажды он показал мне Идущих – ну, как урок, что ли. Единственный раз.
– Я видел.
Гаррати чуть не подпрыгнул, услышав этот голос. Заговорил Стеббинс. Он шел теперь почти рядом с ними, по-прежнему наклонив голову вперед; его светлые волосы походили на какой-то непонятный нимб.
– И как это было? – спросил Макврайс. Голос его стал как будто моложе.
