– Я тоже так думаю, – поддержал друга Алексей. – После разговора с ним и его участия в устройстве Таисии, я понял, что не все начальники – подхалимы и самодуры. Тебе повезло, Веня, с ним.
– Меня мучает совесть, что я сам не лечу с ней в Хабаровск, Леша, но, с другой стороны, если бы полетел я, она бы точно выкинула фортель с побегом. Вот ведь вляпался как!
– Я тебе так скажу. Ты лететь не должен ни в коем случае. Кроме разборок и грандиозного скандала, это мероприятие в твоем присутствии не кончится ничем. И прекрати мучиться совестью. Ты ей ничего не должен. Она это понять не в состоянии, но ты уясни для себя этот факт раз и навсегда. Раз Хабенский взялся нам помочь, я думаю он ее хорошо устроит и проследит, чтобы лечение пошло ей на пользу. Кстати, он перед ней в таком же долгу, как и все, кого она вынесла с поля боя. Так что не переживай, друг. Пока я ее не размещу с максимальными удобствами, оттуда не улечу. Я договорился со своим командиром, он дал мне на это дело трое суток. Так что все будет в полном порядке. Мы поможем ей и будем держать в поле зрения до полного ее излечения. Нужно верить в лучшее, Веня. Иначе жить трудно.
Разговор коснулся и Антонины, и Веня сообщил другу, что бедная женщина попала почти в такую же ситуацию, как и он.
– Если бы ты ее видел, Леша. Королева! И держится так, что никто и не подумает, что какой-то несчастный летчик-алкаш отравляет ей жизнь и жизнь ее ребенка каждый божий день. Ты хоть знаешь этого героя?
– Знаю. Отличный летчик, прекрасный друг. Никогда не бросит и не подведет товарища. Но тоже жертва войны, ее эхо. Контузия в голову. Не мне тебе рассказывать, что это такое. Я, честно говоря, вообще не понимаю, как он смог выкарабкаться и вернуться в дивизию. А знаешь, до контузии он совсем не пил. Мне кажется, что он очень любит эту женщину, а она не желает узаконить их связь. Он боится ее потерять, пьет и опускается все ниже. И ведь если его спишут на землю, он пропадет. Поверь мне, дружище. Женщину тоже понять можно. У нее ребенок, она осознает, что могла бы принести себя в жертву, если хоть немного любит его, но она не имеет права приносить в жертву такому ненадежному человеку жизнь своей дочери. И тут, как правильно сказал тебе Петрищев, я ее не осуждаю, но и одобрить ее поступок по отношению к нему не могу. Зачем было ехать с таким другом на край света? Сразу подумать о дочери она не могла?
– Она хотела вылезти из нищеты, Леша, подзаработать денег для содержания и воспитания дочери, – сразу вступился за нее Веня.
– Не буду с тобой спорить, Венедикт, в конце концов, это ее личное дело, и расплачивается она за свой необдуманный поступок. Но Ивана Соловья мне по-товарищески очень жаль. Сколько еще людей коснется эхо войны. Страшно подумать, что их будут миллионы. Вот она – цена войны.
Ох, как дорого мы за нее заплатили и будем платить еще очень долго!
Прошло три года. Венедикт возглавлял кожно-венерологическое отделение уже в звании майора. Вся его жизнь в это время была посвящена изучению «позорных» болезней и методов их лечения.
Еще будучи в Вене и даже не представляя своего будущего, как врача, он приобрел старинную книгу, посвященную этим проблемам на немецком языке. Но знание языка у него было посредственным, а ознакомиться с содержанием фолианта хотелось ужасно. На помощь, как всегда, пришел лучший друг Леша, у которого были приятели и среди шифровальщиков, и среди переводчиков. Они ему подсказали, кто из их коллег сможет наиболее точно выполнить перевод столь специфичного издания в области медицины. Им оказался капитан Воронин Владимир Владиславович. Но Воронин, ссылаясь на большую загруженность по службе, не хотел браться за эту работу. Как найти к нему подход, чтобы заинтересовать человека в таком нелегком труде? Венедикт ломал голову, но не находил ответа. И как-то за ужином в доме офицеров Лаврову посчастливилось сидеть за одним столом с другом Владимира, Сергеем Зотовым. Зашла речь о мясном рагу из медвежатины, которое в офицерской кухне готовили отменно.
