Но высокий Уотт без усилий догоняет его и спрашивает его, куда он.
Мануэль понимает, что не может говорить. Он выдавливает:
– Фуууф, – и, шатаясь, идет дальше по тротуару.
Они в Горбалзе, на главной улице с церквями, магазинами и ветхими, осыпающимися многоквартирными домами, понастроенными везде и всюду. В стороне от дороги стоит огромная частная школа Хатчесона[28].
Они замедляют шаги и останавливаются. Оба совершенно внезапно чувствуют невероятную усталость. Мануэль видит себя и Уотта как будто со стороны. Двое пьяных, плетущихся по Краун-стрит. На улице тихо, потому что еще не настало время закрытия заведений. Они плетутся: маленький пьяный, большой пьяный. Нуждающийся в деньгах, имеющий деньги. Знающий кое-что, желающий это узнать.
– Дай мне денег! – выпаливает Мануэль.
Уотт размышляет над его просьбой, поднимает руки и вздыхает.
– У меня нет денег.
Мануэль показывает на реку, на другой ее берег, вдаль.
– Где-то же есть?
Уотт качает большой головой и говорит:
– Нетнетнетнет.
Но деньги у него есть. Они оба знают, что есть.
– Револьвер есть?
– Есть. И я его достану.
Мануэль вытряхивает из пачки две сигареты, дает одну Уотту, чиркает спичкой. Они не торопятся – никакой спешки, – пытаясь подхватить огонек. На это уходит некоторое время.
Затем задумчиво курят.
Морозно. Холод просачивается сквозь согревшиеся в баре подошвы их обуви, ползет вверх по икрам. Они плотнее закутываются в куртки.
Уотт смотрит на Хатчесон, привилегированную школу, которой уже сто лет. Он тепло улыбается ей, и Мануэль спрашивает:
– Что? Ты в нее ходил?
Уотт говорит, что не ходил, но, польщенный, улыбается и выпрямляет спину. Он смотрит на стену рядом с собой. Это черный многоквартирный дом, и камень крошится. Песок и куски мягкого камня рассыпались по тротуару, как будто кто-то пинками вышиб их из стены. На мягкой поверхности нацарапаны слоганы банд и граффити.
– Это? – Уотт поворачивается и широко обводит рукой панораму улицы. – Этого нет. Ничего этого нет. Большие деньги.
Мануэль кивает:
– Все это будут сносить.
– По-настоящему большие деньги! – Уотт издает пренебрежительный звук своим толстым желтым языком. – Пффффф. Десять лет. И ничего этого нет.
Он видит, что Мануэля не интересуют махинации с застройкой. А зря. Они будут стоить ему жизни. Когда город сносят и перестраивают, возводя дома с ванными комнатами, уборными и кухнями, деньги будут делаться на мошенничестве с материалами и трудом. Но Уотт участвует в мета-мошенничестве, и ему это чрезвычайно нравится.
– Большие деньги. – Он поворачивается на каблуках. – Пошли в машину.
Они, покачиваясь, идут к темно-бордовому «Воксхоллу» Уотта, припаркованному у ресторана Джексона.
Уотт не может найти ключ. Он находит ключ. Он не может вставить его в замок. Он вставляет его в замок. Однако дальше все идет гладко: открыть дверь, повернуться, упасть на водительское сиденье, перевести дух. Повернуться, податься глубоко внутрь машины и поднять в нее ноги. Захлопнуть дверь. Перевести дух. Протянуть руку. Отпереть пассажирскую дверь. Перевести дух.
Теперь они оба в машине. И двери теперь закрыты.
Они делают короткую передышку. Оба смотрят сквозь ветровое стекло на ресторан Джексона. Желтые огни проливают свет в черную ночь.
Дверь ресторана открывается, и оттуда, пошатываясь, выходит мужчина. Он боком идет по тротуару, удаляясь от них, пока не ударяется о фонарный столб. Затем вцепляется в столб и ждет, когда его ноги согласятся повиноваться его приказам. Убедившись, что пришел к сердечному согласию со своими коленями, он выпрямляется, наблюдая за своими непокорными ногами, чтобы проверить, соблюдают ли они перемирие. Перемирие соблюдается, но только пока он стоит. Едва он пытается сделать шаг, как его мгновенно уносит за угол, словно рыбака, смытого в шторм с палубы траулера. Уотт наблюдает за этим, радуясь, что сам не настолько пьян.
