Энн улыбнулась. Было что-то трогательное в быстрых переменах настроения Хелен. Она казалась такой бесхитростной в своей искренности и очень ранимой, несмотря на свою славу и положение.
– Неужели тебе еще только двадцать лет, Энн? – быстро продолжала говорить Хелен. – Просто не верится, как скоро у тебя все получилось, я хочу сказать, как моментально ты окрутила Аллена. Я надену черное платье и совсем немного украшений. – Не переставая говорить, Хелен направилась в спальню, чтобы переодеться. – Давай иди со мной. Может, у меня и самый сильный голос на Бродвее, но из спальни ты меня не услышишь.
Хелен, переодеваясь, продолжала без умолку болтать. Это был в основном рассказ о всех ее мужьях и о том, как подло они c ней обошлись.
– Единственное, что мне всегда нужно было от них, – это любовь, – жалобно повторяла она. – Фрэнк любил меня, он был художник. Ах, если бы он сейчас видел меня на фоне настоящего Ренуара. Он, конечно, рисовал иначе – не так, как Ренуар, он был художник-иллюстратор. Но в свободное время он занимался тем, что он называл серьезной живописью. Он мечтал о том дне, когда сможет бросить работу иллюстратора и полностью посвятить себя подлинному искусству, то есть рисовать, как ему хочется.
– А вы в то время только начали выступать? – поинтересовалась Энн.
– Как бы не так! Конечно нет! Когда мы поженились, я играла главную роль в спектакле «У Сэди». Это была уже третья ведущая роль, которую я сыграла. Зарабатывала я три тысячи долларов в неделю, а он какую-то жалкую сотню, так что, сама понимаешь, это был действительно брак по любви.
– И тогда почему он не мог заняться серьезной живописью?
– Чтобы я его содержала? Ты что, смеешься надо мной? Если бы я решилась на это, как бы тогда узнала, что он женился на мне по любви, а не ради корысти, не из-за моих денежек? Я сразу все ему выложила. Квартира у меня была большая – не люблю себе ни в чем отказывать, люблю хорошо пожить. Вот я ему и сказала, что он может переехать ко мне. За квартиру буду платить я, поскольку и так за нее платила. Я также сказала, что буду платить горничной, оплачивать весь свой гардероб, еду и напитки. Но при одном условии: если мы куда-то едем, то за все расплачивается он. Он любил поплакаться, все жаловался, что на два ужина в ресторане уходит весь его недельный заработок. И это притом, что еда, жилье и прочее ему вообще ничего не стоили. Бог мне свидетель, я любила его. Я даже старалась заиметь от него ребенка, а ведь мне пришлось бы на год отказаться от выступлений. Теперь ты понимаешь, как я его любила? Но, увы, я так и не забеременела. Иди сюда, застегни мне молнию. Ну и как я выгляжу?
Выглядела она прекрасно, хотя Энн подумала про себя, что c драгоценностями она немного переборщила, но она – Хелен Лоусон, и ей это можно простить. Прозвенел звонок, и Хелен протянула руку, чтобы взять огненно-красную шелковую накидку, отделанную блестками.
Взглянув на Энн, она спросила:
– Как ты думаешь, она не слишком кричащая?
– А почему вы не хотите надеть ту норку, в которой вы были днем? – спросила Энн.
– Тебе очень хочется, чтобы я выглядела поскромнее, да? Черное платье и коричневая шуба, куда уж скромнее? Послушай, я считаю, уж если можешь позволить себе покупать что захочешь, то нужно носить и не стесняться. Я не из этих чопорных зануд-аристократок.
Снова зазвенел звонок.
– Идем, идем! – крикнула Хелен. Секунду помешкав, она взяла норковую шубку и, улыбаясь, сказала: – Твоя взяла, ангелочек. Я знаю, что вкус у тебя первоклассный.
