С Джеймса он буквально глаз не спускал: если у него ночью падала с кровати подушка или во время обеда появлялись крошки на одеяле, он вставал с кровати, чтобы все поправить.
Изначально он лежал напротив Брайана. Но в тот день, когда одного из соседей Джеймса увезли в морг, рябой по собственной инициативе перешел на его место. Кто-то из молодых медсестер пытался вернуть его на прежнее место, а он жалобно скулил и хватал их за руки своими огромными ладонями. Когда наконец пришла старшая медсестра, он спокойно спал в новой постели.
В итоге его там и оставили.
После неудачной попытки найти себе занятие Джеймс начал вставать только умыться или в туалет.
Когда Брайан впервые сам встал с кровати, после сеансов шоковой терапии миновала пара дней.
Он, как всегда, мыл руки и лицо – в его семье эту процедуру в шутку называли «высокий воротник и длинные рукава», – и тут голова закружилась, его стало тошнить. Опрокинулся таз с мыльной водой, и кусок мыла из чистящего порошка с опилками упал на пол и рассыпался. В этот момент в палату вошла одна из самых косных медсестер. Вместо того чтобы ему помочь, она стала ругаться из-за воды, растекающейся по полу темной лужей. Затем потащила его в противоположный конец палаты, подальше от процедурных, – Брайан по дороге едва не упал и оставлял на свежевымытом полу лужицы рвоты.
В выложенное белым кафелем помещение свет попадал из большого, завинченного болтами окна – оно обрамляло другие здания на фоне заснеженных утесов. Не тратя времени на разговоры, медсестра заперла его в туалете. Брайан тяжело опустился на колени перед унитазом и с глухим стоном вывалил остатки дурноты. Когда утихли спазмы в животе, он сел на холодный фаянсовый унитаз и осмотрелся.
Окон в туалете не было – хватало света над дверью. Исследовав все мелкие трещины и царапины, Брайан растянулся на полу и постарался осмотреться получше. Перегородка держалась на ржавых металлических прутах, утопленных в цементный пол, за ней находился еще один туалет, а дальше – кирпичная стена. Узкая дверь в противоположной стене вела в кладовку – оттуда медсестры носили постельные принадлежности, а уборщица прятала там метлу и ведро. Брайан видел, как туда-сюда носят инвентарь и белье. В углу, должно быть, ванная, а дверь рядом с окном, наверное, ведет в санитарную комнату.
Обратно в палату его привели перед самым обходом и с улыбкой потрепали по щеке – он не мог не улыбнуться в ответ.
С тех пор Брайан начал вставать с кровати по несколько раз в день. В первый день он попытался заговорить с Джеймсом и пошел за ним, задержавшись лишь на какие-то секунды, когда тот решил сходить в туалет. Но толку было мало. Какой бы удачной ни была представившаяся возможность, Джеймс торопливо уходил в противоположном направлении, едва заметив Брайана.
Появлялись и другие случаи: как правило, после проверки в середине дня, когда в палате царил относительный покой, Брайан, прохаживаясь, пытался переглянуться с Джеймсом, но безуспешно.
В итоге Джеймс начал вставать с кровати, только когда Брайан спал.
Он просто-напросто не хотел иметь с Брайаном ничего общего.
В том, что время текло не как положено, виноват был Человек-календарь. Так Брайан звал пациента, лежавшего с ним в одном ряду, напротив Джеймса. Его-то короткие ноги и болтались над носилками Брайана во время поездки в грузовике. Веселый, молчаливый, постоянно лежавший в кровати человечек, чье единственное занятие – нацарапать сегодняшнее число на собственной медкарте. Долгое время медсестры злились и наказывали его, уменьшая порции еды и рассказывая врачам вымышленные истории во время обхода, – те решили, что он буйный, а потому обошлись с ним крутовато. В итоге иногда после сеанса шоковой терапии у него начинались судороги – он весь выгибался в постели, как лук.
