Автобус затормозил, и девушка направилась к выходу. У Димы тогда они не были, и где его дом, она не знала. Поэтому направилась в дом Толика. Мама Толика была дома одна. – А почему ты ищешь Диму? Что случилось? Что он натворил? Может, позвать его родителей? – засыпала она вопросами визитёршу, а в глазах её был испуг и участие одновременно. – Ничего не случилось, и он ничего не натворил, просто мы поссорились, я сказала ему лишнее. – Может, всё-таки позвать его родителей? Беспокойство не покидало женщину. – Нет, не надо никого звать. Я только хотела бы его увидеть. – Так он уехал в командировку куда-то очень далеко и надолго. Адреса не оставил, и писем нет. Родители переживают, боятся, как бы ничего с ним не случилось. Мы вчера с его матерью разговаривали. Отец его собирается ехать к нему на работу, спросить, куда его отправили. – А Толик тоже поехал с ним? – Нет, Толик устроился на работу на молокозавод. – Тогда передавайте ему привет. – Может, всё-таки сходим к родителям Димы? Неудовлетворённое желание увидеть объект любви, превратилось в колючего ежа с ядовитыми иголками, сидящего внутри. И сейчас этот ёж стремительно увеличивался в размерах, впивался своими колючками в плоть, и казалось, вот-вот разорвёт её изнутри. – Нет, я пойду. Она направилась к выходу, чтобы хозяйка не заметила, как ей больно. – А что ему сказать, если он вернётся? – Скажите, что я его искала.
Быстрыми шагами она шла по улице, но не на автобусную остановку, а в сторону речушки, где когда-то гуляла вместе с Димой, счастливая и радостная. Ей не хотелось, чтобы прохожие видели её плачущей, ведь среди них мог оказаться кто-то из их общих знакомых. И она изо всех сил старалась сдержать слёзы. Остановилась на берегу под высоким раскидистым деревом и обессилено опустилась на землю. И тут же слёзы хлынули из её глаз, а губы повторяли: уехал, уехал. Она плакала до тех пор, пока ядовитый ёж, сидящий внутри, не уменьшился, и ей не стало немного легче. И только потом обречённо поплелась к автобусной остановке.
Таня была очень скрытной, и своими переживаниями не делилась ни с кем. До этого особо страдать ей не приходилось. Иногда она обижалась на строгую маму, и тогда бежала в дубовую рощу, растущую прямо за их двором, и плакала там до тех пор, пока обида не проходила. Но это были мелкие обиды, и слёзы смывали их, не оставляя следа. А теперь в её сердце была глубокая рана. И виноватой она считала только себя.
Какое-то время она занималась самоедством, но, сколько себя не грызи, перемен к лучшему не дождаться. И она, хоть и с большим опозданием, решила научиться кататься на коньках, да не как-нибудь, а хорошо. Поэтому, отыскав тренера по фигурному катанию во Дворце Спорта, стала проситься к нему в ученики. Глупая, совершенно не знающая жизни, в свои восемнадцать лет она верила, что в её стране всё для народа, и тренер по фигурному катанию – тоже. Ведь этому её учили в школе, писали в газетах.
– О чём вы говорите? Сколько вам лет? Какие вы можете дать результаты? – с недоумением смотрела на неё женщина-тренер. – Мне не нужны результаты. Мне достаточно просто научиться кататься хорошо для себя, – убеждала её наивная Таня. – Миленькая, для себя, купите коньки и учитесь где-нибудь на катке, сколько вам угодно. Не хватало ещё мне возиться с бездарными переростками! Хотели научиться, надо было приходить так года в три. Что вы до сих пор делали? – Ясно, – сказала девушка, и направилась к выходу. Примерно то, же ей сказали и в кружке по художественной гимнастике.
