Лучше было не представлять.
Она вернулась в комнату, где вытянувшаяся в струнку в кресле Люсинда пыталась делать ей какие-то знаки, которых она не понимала, махнула на нее рукой и, брезгливо морщась, унесла на кухню чашки, в одной из которых был окурок. Старший лейтенант все говорил.
– Чего там, а? – свистящим шепотом вопросила Люсинда. – Чего там творится-то?
– Не знаю, – тоже шепотом ответила Олимпиада Владимировна и заправила за ремень вылезающую блузку. – Парамоновых допрашивают, кажется.
– Во дела, а? – с восторгом выдохнула Люсинда. – Во история, а?!
– Ужас какой-то, – сказала Олимпиада Владимировна. – Ужас и кошмар. Мне на работе попадет, и Олежка должен приехать!
Люсинда в кресле подвинулась в ее сторону и сказала, радостно блестя глазами:
– А ты говорила, что детективов в жизни не бывает! Вот тебе и не бывает!
Олимпиада возмутилась:
– Господи, что ты несешь, Люська! Ты только послушай, как он с нами разговаривает, будто мы… мы… будто он нас подозревает!
– А он нас подозревает, – с удовольствием согласилась Люсинда.
Детективчик получился первый сорт – милиция приехала, все соседи высыпали, всех допрашивают, и труп она нашла, она первая, целая история вышла, а намечался самый обычный, унылый и серый день! Правда, соседа немножко жалко, был он смирный, работал на заводе «Серп и Молот», выпивал умеренно и занимался «радиолюбительством» – у него в квартире был целый склад барахла, лампочек каких-то, проволочек и прочей чепухи. Люсинда видела, когда приходила убираться, и тогда же узнала, что он радиолюбитель. В прошлом году он проводил в армию сына Серегу, который был похож на Костика, славшего «военные приветы из далекого города Архангельска», и стол на проводы собирала тоже Люсинда.
Соседа жалко, но детектив ей очень нравился, и она этого стеснялась. Липа-то вон как сердится, глазищами сверкает! Интеллигентка, даже возразить как следует никому не умеет, зато ей, Люсинде, палец в рот не клади, она «бойкая девчонка», ей об этом весь Ростов говорил!
Из прихожей вернулся милицейский, сел на стул, отчего стул скрипнул и покачнулся, уперся ладонью в коленку и вдруг спросил:
– А напротив кто живет?
– Никто не живет, – ответила Олимпиада Владимировна. – Хозяева умерли давно, я их почти не помню.
– А вы давно тут проживаете?
– Всю жизнь! Мы с бабушкой жили, а потом она умерла, и я осталась одна.
– Что можете сказать про потерпевшего?
– Господи, ничего я не могу про него сказать! Мы все друг друга знаем в лицо, дом-то маленький! Он жил с сыном, сын сейчас в армии, забыла, как его зовут.
– Серегой зовут, – подала голос Люсинда. – В прошлом году проводили.
– Потерпевший выпивал?
– Мы с ним не выпивали! – опять встряла Люсинда. – А потому знать не можем! Ну, выпивал, конечно, но сильно никогда не пил!
– Черт знает что, – пробормотал старший лейтенант Крюков, – в субботу утром на мою голову!..
Тут его позвали на лестницу, и он вышел, и Олимпиада с Люсиндой опять остались одни.
– Мне на работу надо, – с тоской сказала Липа, – и что он там начальнице наговорил, страшно подумать!..
– Да ладно, разберешься, чего там!
– И кто мог его… по голове? – Олимпиада перешла на шепот. – У нас же тут все свои, чужих никогда не бывает!
– Может, он собутыльников каких привел?
Олимпиада пожала плечами.
В проеме возник старший лейтенант и поманил ее пальцем, тоже достаточно обидно.
– Вы меня? – спросила Олимпиада Владимировна, стараясь держаться «достойно», хотя сердце ушло в пятки.
