– Значит, можно надеть скафандр, спуститься под воду и долго шагать, а потом подняться на острове?
– Хватит и акваланга, – рассмеялся Сандрик. – Ты же не в космос летишь.
– Сандрик, а тетя Инга умерла, потому что долго болела? – спросил мальчик, упорно разглядывая пластмассовые детали в руках.
– Мама долго болела, это правда.
– А моя мама тоже умрет?
– Нет, конечно. Жанна не болеет. А почему ты спрашиваешь?
– А я умру?
– Ты не умрешь, Даня. Ты – супермен.
– А мама говорит, что каждый раз, когда она меня целует, у меня прибавляется пять секунд жизни. Если мама умрет, значит, и моя жизнь останется короткой.
Даня умолк и стал усердно разбирать построенный дом. Сандрик хотел ворваться в кухню и встряхнуть там обоих, чтобы в квартире замолчали все. Словно возникла острая необходимость вслушаться в тишину. В ней что-то происходило, но все это пропускали.
– Папа сегодня сказал маме, что она как будто уже не с нами. Это потому что она остров, а мы – большая земля?
Удар по кухонному столу. Обвинения, припрятанные козыри в рукаве. Перечень обид, перечень счастливых моментов. Такая себе любовь по списку. Сандрик мягко положил ладонь Дане на голову.
– Просто там, где очень-очень низко, все сплошь залило водой.
* * *
– С тобой, говорит, как в борьбе за коммунизм: жил обещанным будущим, а оно так и не наступило. Дура! – с обидой в голосе бросил Серж, зная, что Жанна не услышит, и одним глотком опустошил рюмку, даже не поморщившись. – Жили взаймы у будущего, но жили ведь. А потом пришло настоящее и свернуло нам шею.
– Хочется назад? – с иронией спросил Сандрик.
Для Сандрика Грузия, которую он запомнил хорошо, была страной свободных скитаний по руинам недостроенных панелек, где можно было частенько напороться на поножовщину, страной ковыряний в парафине рыхлой свечи по ночам, страной купаний в холодной воде в непрогретой ванной. И этот незабываемый привкус «другой» жизни, которую теперь открыто транслировали на экранах, – разве это твердое доказательство собственной причастности ко всему живому могло не нравиться подростку, решившему, что взрослеть можно только так?
– Назад… Назад. Да, нас кормили иллюзией. Но ее порции были, черт возьми, больше! А что сейчас? Из иллюзии счастья нас перебросили в иллюзию свободы. И мы совсем не стали свободными. Вольными – да. Вольными делать что угодно. Где угодно и как угодно, лишь бы выжить. А хочется, чтобы все было как раньше: «копейка» в гараже, копейка в кошельке. Пикники у озера. Праздники на сто человек. Но чем дольше мы хотим оставаться прежними, тем сильнее выпадаем из нового времени, – Серж нервно заерзал, услышав Жаннины приближающиеся шаги.
Жанна вошла в кухню и устало опустилась на стул. Все втроем прислушались: в тишине умирала маленькая семья.
– Уснул наконец, – утомленно протянула Жанна и потерла руками колени. Потом развернула ладони и бессмысленно уставилась на линии жизни. – Я так ему ничего и не сказала. А может, и не надо?
Сандрик и Серж удивленно обернулись на нее.
– Зачем рассказывать, если я так никуда и не решусь улететь? – продолжила она. – А Данька – он такой, запомнит надолго. Часто еще вспоминать будет, как мама хотела. его бросить, – Жанна опустила лицо на линии жизни и тихо заплакала. От нехватки воздуха ладонь присосало ко рту, и Жанна съежилась. Спазмы между тяжелыми вдохами стали продолжительными и звучали теперь глуше.
