На Сан-Франциско рейсов в обозримом будущем не было. Спать хотелось жутко. Так что взял я билет с неимоверной скидкой в бизнес-класс на ближайший самолет до Лос-Анджелеса в один конец за 337 баксов.
В самолете и высплюсь в бизнес-классе. Когда еще придется полетать как «нормальный».
Толстяк рядом в кресле номером 2Е оказался вполне интересным типом. Даже, видя, что я что-то тарабаню, по клавишам на тарабарском для него языке, ловко встрял в мою действительность, попросил передать ему подушку под зад со свободного кресла. Самолет летел полупустой. Могучему заду, для того чтобы прочувствовать свое удобство все это время, дополнительного комфорта в виде подушечек-думочек хватит вполне. Даже в широкожопом бизнес-классе. Сразу стал много и нудно рассказывать о себе. Он, Машка, оказывается бывший пилот, военный летчик ВВС США, воевал во Вьетнаме, только недавно ушел на пенсию после 15 лет работы авиадиспетчером в Бостонском аэропорту. Этот полет для него бесплатный, как ежегодный бонус компании для служащих. Летает он так ежегодно по одному и тому же скучному маршруту Бостон – Лос-Анджелес к своей дочери. Не виделся с ней, родной, целый год. Она на сносях, два внука еще мал мала меньше, но уже балуются марихуаной, муж – сволочь безработная на шее сидит, и бла-бла-бла-бла, и ой-ой-ой, уай ми?
Т-а-а-а-кая тоска!
Демонстративно нацепив на свою больную, с красными глазами голову наушники, я подключился к внутреннему джазовому каналу Боинга и уткнулся в монитор.
Жирный снисходительно улыбнулся, (что с этим русским разговаривать), и тоже подключился к какому-то суперсовременному Волкмэну, и тут же стал еденько подхихикивать.
Его голубые светлые глаза, совсем как с картины Врубеля (название забыл, кажется – «Водяной»), наполнились веселой слезой.
Поймав мой удивленный взгляд, он сразу же принял это, как продолжение разговора. Говорит, что не может встретить утро в хорошем настроении, если не послушает болтовню Ховарда Стерна, и этот, последней модели «Сони Волкмэн», помогает ему ловить его даже на станциях подземки. А он, Стерн, как раз выходит в эфир со своей Пятой Авеню в Нью-Йорке с шести до девяти утра.
Смотрю, еще час слушать можно. Время-то десять минут девятого.
Я ему говорю, – «А я то с Ховардом даже поругался однажды в прямом эфире».
Он говорит, – «Во как»! Ну, и так далее. Полетел разговорчик по накатанной дорожке.
Взяли мы по маленькой, (50 грамулечек на рыло), бутылочке Курвазье и немного потрендели. Я-ему-он-мне—про Вьетнам, за жизнь, за армию, за тачки, за баб. Пытались общих знакомых найти. Но он помнит только что-то о Стиве Мэне. Но – как легенде. Рэйгана не знал. О Тиме, вьетнамце моем, конечно же, совсем и слыхом не слыхивал.
Короче, думаю, зря время уходит.
Да и устал я, Маруся, с этим фермером Бэном-ай-нид-хэлп. Беседовал целых пять часов, пока до Бостона докатили, а сейчас, чтобы еще летчиков-штурмовой-авиации-пенсионеров развлекать, совсем мазы нет.
Ночь, между прочим, не спал.
В общем, бай-бай!, друг мой не тонкий, дай мне отдохнуть. Возлежать в кресле чуток.
Сделал это я толково. Смотрю в окошечке снаружи ляпота, небо утреннее, свежее, безоблачное как кошечка царапнула белыми коготками, три истребителя совсем невдалеке виражи делают. Я толстяку, смотри мол, твои братья-военные, нас эскортируют, чтобы мы в спокойствии и здравии долетели. Так что, давай-ка мы, щеки свои натруженные алкагалем, придавим на время, летчик-налетчик.
