– А что такое гера*? – спрашивал я Питера, услышав новое слово.
Он широко улыбался, в разные стороны разъезжалась его рыжеватая щетинка. Смотрел на меня с такой любовью, с какой отец смотрит на первые шаги своего годовалого сына.
– Гера – это героин, мой друг. Такой, знаешь, серенький порошочек в маленьком целлофановом пакетике.
– А-а… А что такое кок?
– Это кокаин. Тоже порошочек, но беленький. Обязательно запомни, мой русский брат: героинобычно колют, кокаин нюхают, – Питер загадочно проводил толстым указательным пальцем под носом, отчего его крупный носяра перекашивало на одну сторону. – Запомнил? Не перепутаешь?
Слышалась в его голосе и добродушная ирония: в самом деле, ему приходилось рассказывать мне о таких вещах – трубках для курения крэка, шприцах, таблетках – о чемсегоднязнают даже школьники. Как настоящий учитель, Питер был терпелив: по нескольку раз показывал, как втягивают в ноздрю воображаемый кокс, скручивают сигарету с травой, готовят и вмазывают* героин.
Так мы помогали друг другу в учебе.
Питер любил шутить, часто смеялся. Он был балагуром, рубахой-парнем. Что называется, весь на ладони.
Но иногда я замечал – в его глазах поселяется какая-то глубокая печаль, грусть такая пронзительная, что было больно смотреть на него, скрывающего что-то глубоко в своем сердце…
В группе нас называли «братья Питы». Мы вместе ходили во время ланча в кафе или китайский буфет. Порой я жаловался ему, что в этой науке мне многое, едва ли не все, непонятно, что, наверное, зря я полез в эту область, сел не в свои сани. Меня начала точить ностальгия. Все чаще я вспоминал дом в России, своих родителей, сад, речку, где, будучи пацаном, купался и ловил рыбу с друзьями. Я чувствовал себя чужаком среди этих людей – грубых, шумных, постоянно хохочущих над непонятными для меня шутками. Они смотрели на меня как на явление диковинное, заморское, случайными ветрами принесенное в их мир.
С первых же дней между мной и Питером возникло взаимопонимание. По крайней мере, так мне казалось.
Как-то раз, во время нашего разговора, я заметил, что с Питом что-то неладное. Он вроде бы идет рядом, отзывается на мои реплики, но меня не слышит. Мы шли в буфет, и он почему-то постоянно отставал. Я обернулся… Это был не Питер! Не балагур и не хохмач. Изможденный старик с бледным лицом, еле плелся, его била дрожь: дрожали плечи, тряслась голова на напряженной шее.
– Что с тобой? Ты в порядке? – встревожено спросил я.
– Да, все о'кей. Просто не спал всю ночь, было много работы… – пробормотал он, отводя глаза в сторону.
Недавно я уже видел «больную» Сильвию. Поэтому теперь догадывался, чем вызвано такое состояние Пита. Ломки! Значит, так выглядит человек во время наркотических ломок. До сих пор я имел представление только об алкогольных ломках.
Кое-как Питер окончил институт и получил диплом. При всей своей душевной широте и открытости, он так и не впустил меня в свою личную жизнь. Говорил полунамеками о сложном, мучительном для него бракоразводном процессе, о каких-то потерянных надеждах…
После института мы некоторое время перезванивались, но все реже и реже. Говорить нам стало как-то не о чем. Учеба закончилась, взаимная помощь уже была не нужна, а симпатия оказалась слишком поверхностной, чтобы перерасти в дружбу. Вскоре Пит вовсе перестал отвечать на мои звонки.
…Мы встретились снова, через несколько лет после выпуска. Я работал в амбулаторной наркологической клинике, а он пришел туда – как пациент. Из документов, которые Пит мне вручил, следовало, что он отсидел в тюрьме полгода – за избиение своей бывшей жены. Избиение случилось два года назад, но по разным причинам приговор откладывался, и лишь в этом году судебная волокита завершилась. Он был осужден на полгода тюрьмы и, отсидев срок, сегодня освободился.
