И все-таки я ошибался. Отнюдь не книги были самым главным для взрослых.
ххх
Мне было лет десять, когда в нашем доме умер немецкий профессор. То есть, это мы считали его немцем или немецким профессором, а кем он был на самом деле – неизвестно. Он был одинок, у него не было наследников, квартира досталась государству, самое ценное имущество, видимо, изъяли, а остальное трогать не стали – бери, что хочешь. У профессора была огромная библиотека, в которой практически все книги были на немецком, и большая коллекция пластинок, тоже в основном немецких. Кто-то из домоуправления сообщил в школу, что дети могут приходить в квартиру в 13-й подъезд за макулатурой.
Макулатуру нам собирать нравилось, в старых журналах и газетах можно было всегда найти что-нибудь интересное. А тут нам отдали целую библиотеку и в придачу всю коллекцию пластинок. От 13-го подъезда до школы было метров сто, мы кое-как перевязывали книжки в пачки и потом волоком тащили их до школы прямо по асфальту. Если видно было, что в книге есть иллюстрации, мы прямо во дворе вырывали самое интересное. Мне попались несколько десятков томов роскошной энциклопедии. Всю эту энциклопедию мы изорвали во дворе на клочки. Там были разные животные, виды городов. Мне достались иллюстрации с Orden, Zur Geschichte der Uniformen, Deutsche Flaggen и многочисленные Wappen и Landerwappen. Уже взрослым человеком я поинтересовался, – а что же это была за энциклопедия? И опознал по хранящимся у меня до сих пор иллюстрациям, что это был Meyers Konversations-Lexikon, видимо, издания конца XIX – начала XX века.
Пластинки нельзя было сдать в макулатуру, и с ними мы поступали проще. Сразу от подъезда профессора начинался склон, идущий от арки в сторону школы. Мы устроили соревнование – кто дальше забросит. Пластинку запускали ребром, и она катилась с горки. Некоторые пластинки разбивались, а другие, более крепкие, докатывались до школьного забора, и их можно было запустить еще раз.
Этот праздник продолжался несколько дней. Весь двор был усыпан осколками пластинок и обрывками немецких книг. Дворники ругались, убирали, а на следующий день все начиналось заново. В нашем доме жили профессора, академики, преподаватели со всех факультетов Московского университета. Ни один из них не пришел в домоуправление, в школу, не подошел к нам, не поинтересовался, а что же это такое происходит во дворе на глазах у всего дома? Квартира опустела, и наш праздник кончился сам собой.
На дворе была не гражданская война, шел 63-й или 64-й год. Этот немец, может быть, всю жизнь собирал книги и пластинки, а через несколько дней после его смерти все это изорвали и разбили без остатка его соседи – дети профессоров и преподавателей. Я уж не говорю про личный архив, фотографии, которые просто выкинули на помойку.
ххх
Я хватался за книги и приставал с расспросами к родителям, потому что не понимал, что для них ценно, а что – нет. Все, что было ценно для меня, по их системе координат таковым не являлось. В детском мире вообще не могло быть для взрослого ничего ценного. Если бы мы разбирали во дворе не библиотеку, а шапку Мономаха на камни, на это тоже никто бы не обратил внимания. Я никогда бы не посмел порвать книгу из отцовской или маминой библиотеки. Но когда эти же книги «выпали» из мира взрослых и попали в наш мир, они превратились в объект игры.
