Я до сих пор помню одного «игрока», который играл в моей команде. Были пуговицы с косыми краями, они отлично бегали по полю, а эта пуговица была большая, черная, плоская, с чуть поднятыми краями и небольшой выпуклостью посередине. Мне попадались похожие пуговицы, но эта обладала особым талантом забивать, причем она великолепно умела поднимать «мяч», который залетал в самую «девятку». Или в то место, где она должна быть.
И когда в нашем доме появилась Женечка в новой шубке, я с порога понял, что пропал. Пуговицы были великолепны! Конечно, с ходу определить хорошего «игрока» было сложно, потому что некоторые пуговицы имели почти невидимые изъяны или плохо скользили по полю, но внешние данные были, как у самых лучших «футболистов».
Женечка с мамой ушли в большую комнату, а я заперся в маленькой. Я понимал, что на рукавах шубки пуговиц нет и придется резать по самому видному месту. И решил еще раз осмотреть пуговицы более внимательно, захватив на всякий случай ножницы. Затем прокрался на цыпочках в переднюю и потрогал шубу. Она была прохладная и блестящая.
Я не услышал, как подошли мама и собравшаяся уходить Женя. Я оглох, потрясенный размерами и красотой срезанной пуговицы, которую подбрасывал на руке со словами: «Закэн игрок!»
Что уж говорить про то, что Женя меня не дождалась. А я не понял тогда, что сделал что-то противное любви к ней. Но чувство мое стало увядать, хотя пуговица еще долго являлась мне во сне.
Мне было лет шесть, и мы ехали на метро вдвоем с отцом. Вагон был полупустой. Напротив нас сидела крупная, высокая блондинка. И вдруг я почувствовал на себе ее пристальный взгляд. Лица я не запомнил, но она была красива, и, самое главное, у нее были совершенно потрясающие ноги. Я в то время плохо разбирался в женских ногах, но ее ноги почему-то сразу сумел оценить. На ней была короткая юбка, и ноги она, чуть-чуть скрестив, поджала под себя. И вот она смотрит на меня и начинает улыбаться. Едва-едва, так что другим особенно незаметно. И я непонятным образом начинаю понимать, что самое главное – это ее ноги. Именно на них она призывает меня смотреть. Я начинаю вертеться, усаживаться, хвататься за отцовскую руку, но только поднимаю голову – упираюсь в ее смеющиеся глаза.
Я было подумал – не сказать ли об этом отцу, но мне почему-то показалось, что в такой жалобе будет что-то постыдное. Вскоре я ощутил, что не могу больше ей сопротивляться. Она хочет, чтобы я так же, не отрываясь, начал смотреть на ее ноги. И вместе с тем делать этого ни в коем случае нельзя, я был в этом абсолютно уверен.
Я весь промок от ужаса, но тут объявили нашу остановку, и я бросился вон из вагона. Отец ничего не заметил. И вот сколько за жизнь с тех пор я повидал женских ног, но стоит мне увидеть скрещенные и поджатые под себя в сочетании с короткой юбкой – я сразу вспоминаю ту блондинку и ее смеющиеся глаза.
Дом наш стал обваливаться почти сразу после того, как его построили. Начал падать облицовочный кирпич, причем падал столь густо, что дом потерял единый окрас и словно покрылся пятнами. Тогда под окнами второго этажа построили железные сетки, и кирпич в изобилии уже стал сыпаться на них. На сетки также удобно было выбрасывать мусор, поэтому вскоре на них образовался густой кирпично-мусорный слой. Зато коты, жившие на втором этаже, были счастливы. Не знаю, упал ли хоть один кирпич кому-нибудь на голову, но сетки спасали прежде всего детей, которые ходили вокруг дома исключительно под окнами.
