Он запнулся на мгновение, будто вспоминал что-то, уставившись в окно.
– И все же, я был там. Я сошел по высокой темной лестнице с вершин моих сознательных мыслей и потерял способность адекватного восприятия всего мира и системы Вселенной. Одиночество сделало свое дело. Я ходил по дну своей урны в купе чужих историй. А под ногами у меня был мокрый мерзкий осадок воплей несчастных. Как странно, но человек никогда не делится счастьем. Он может выпустить лишь негатив и пойти себе дальше по незримой тропе своей жизни. Когда меня опубликовали впервые, я находился в длительной эйфории и захотел поделиться своим счастьем с другими. Но, как оказалось на практике, я не смог сказать и слова, со стороны, со своим счастьем, я казался еще более сумасшедшим, чем, когда молчал. Женщины любили мою улыбку, но, в результате, не смогли ее обуздать. Я молча любил и тихо мечтал о часах творческого одиночества, где я мог быть самим собой. Где я мог увлеченно смотреть на листок березы и, со слезами умиления, благодарить Бога за то, что я могу узреть этот момент и насладиться им. За то, что весь этот мир красив и таинственен, за то, что я в нем, в этом мире, вместе со всеми этими абсолютно разными людьми. И как это прекрасно, что я не один такой, кто может любоваться закатами Солнца, ища во всем этом трогательный смысл и знать, что истинная миссия каждого из нас в этом мире – это уметь наслаждаться жизнью.
После этих слов старик перевел взгляд на меня и устремил его в мою душу. Я подался слегка вперед, повернул голову вправо и увидел в отражении окна кафе, что напротив меня никого нет за столиком, а на моем месте сидит этот старый писатель, каким стал я и остаюсь.
Я встал, накинул шляпу, вышел из кафе, и больше никогда не возвращался.
– Добрый день, Анатолий Петрович.
– Ах, Виктор Константинович, добрый, добрый. – подняв глаза ответил главный редактор журнала.
Затем добавил:
– Что вы хотели?
– Да я вот хотел рассказ для публикации предоставить. Конечно, сначала для обозрения. А уж там дальше сами решите. Мне просто нужно с кем-то поделиться.
– Берин, вы всегда были скромны. Но сейчас уж чересчур.
– И все же…
– Конечно, конечно давайте. Я взгляну. И более того. Даю огромный процент, что этот рассказ напечатают. Ваш последний сборник рассказов «Промежность лжи» – это что-то. Выше всяких похвал. Очень сильные мысли.
– Спасибо… Сколько?
– Тридцать процентов.
– Я рад, что вы хороший прогнозист. Но мне нужны деньги.
– А вот грубить не обязательно. Хотя я вас понял.
– И все же…
– Вы же знаете наши расценки?
– Не тяните.
– Простите. Но исключительно для Вас десять процентов сверху.
– С чего такая щедрость?
– Журналы с Вашими рассказами и повестями продаются с большим успехом. И если вы продолжите в том же духе, у нас будет возможность увеличить тираж до сорока тысяч в неделю.
– А мне что от этого?
– А Вам лишь бы деньги… Двадцать процентов сверху.
– Пятьдесят.
– Вам бы о славе подумать. А вы все о деньгах.
– В противном случае меня напечатают в «Калейдоскопе».
– Нет, ну это неслыханно. Вас тут, можно сказать, родили и вырастили… А вы… А вы о деньгах думаете…
– Пожалуй я пойду.
– Сорок…
– Пятьдесят и по рукам.
– А вы еще тот злодей…
– До свиданья.
– Пятьдесят, так пятьдесят, – растерянно улыбнулся редактор, отсчитал деньги, положил их на край стола и протянул руку.
– По-моему вы рукой где-то вымазались…
