Томпсон кивнул в ответ и спросил:
– Вы тоже пытались покончить с собой?
– Что? Нет, я эгоист, так принято у снобов называть людей вроде меня. Но я слишком ценил свой талант, чтобы добровольно с ним расстаться…
Где-то в далёкой комнате что-то звякнуло. Молодой человек напряг слух.
– Говорят, что талантливый человек талантлив во всём. Чушь несусветная! – Бульденеж вскинул руку и тут же уронил в воду. – Талант может выливаться во что-то одно, а в остальном человек может быть серой посредственностью или даже казаться отсталым. Как в случае с Ольгой. Но последнее нисколько не умаляет гениальности человека в чём-то одном.
Он посмотрел в сторону открытых дверей и сказал, понизив голос:
– Вот все думают, что Ольга больная. Они ошибаются!
– В самом деле?
– Ольга просто со своей пулей в голове! А художники должны быть немного с приветом, иначе шедевра не жди. Но это не та болезнь, от которой следует лечить…
В комнату вошла Сара.
– Чудесное утро, не правда ли?
– От вас, милочка, голова кругом, – сказал старик, утопив гипсовое изваяние в воде.
Сара, улыбаясь, поставила карболитовый ящик с тонометром прямо на снимок лётчицы. Бульденеж положил руку на край ванны.
– Хотят убедиться, что я доживу до обеда, – ворчливо сказал он, глядя на Томпсона.
– Мне же нужно знать, на сколько персон накрывать, – подыграла Сара.
Через пять минут, измерив артериальное давление Бульденежа, Сара заметила на полу картину.
– Работа Ольги, – сказал Бульденеж.
– Повесим её в столовой, – Сара подняла и прислонила холст к стене, затем собрала с табурета измерительный прибор и вышла через дальнюю дверь.
Старик дрожащей рукой потёр плечо.
– А вообще-то больные здесь – персонал. Эти Холлисы. Просто кладезь ментальных патологий.
– Что – правда? – удивился Томпсон.
Бульденеж расплылся в ухмылке.
– Да нет. Так-то нормальная семья – мать и двое детей. Но какая-то выморочная эта семья, понимаете? Барбара и Патрик оба узколобые. Барбара – мужик в теле женщины, Патрик – жалкая пародия на мужчину. Сара – не цветок, конечно, но благо всегда бодра и смекалиста, что делает её где-то даже очаровательной. Не пойму только, откуда в ней это. Я ведь знавал их отца. Гнилой, жадный, бездушный человек. Сына за человека не считал, жене изменял, хотя тут не могу его винить. Дочку замуж хотел быстрее сбагрить со своих плеч, да не успел – миокардит вследствие скарлатины.
– Детская болезнь, – задумчиво сказал Томпсон.
– Потому для их убогой семейки Сара как раз таки урод. Чёрная овца. А вообще я вам скажу, – Бульденеж подался вперёд. – Больные – это не те, у кого слюна постоянно бежит или голова кренится набок, как у птички. Больные могут совсем не иметь признаков отличия. А Ольга…
Старик осёкся и виновато посмотрел в сторону дверей.
Томпсон повернул голову.
«Сколько он там уже стоит?..»
На них глядел сквозь очки в роговой оправе высокий мужчина в белом халате. Он был похож на статую: неподвижная фигура, неуловимо задумчивое выражение лица, взгляд сосредоточен – будто глядеть ему ещё вечность.
– Мистер Джеффри Томпсон?..
