Второго, куда более скромного взрыва, хватило на то, чтобы открыть сейф, – и злоумышленники обнаружили, что им дали ложную информацию. В Массачусетский первый национальный банк было послано всего две тысячи долларов; возможно, для этих бродяг и такие деньги – целое состояние, но сумма была гораздо меньше той, на которую они рассчитывали. Но они все равно схватили банкноты с радостными воплями, нимало не заботясь о том, что оставили после себя два трупа, и не представляя, что их взрывы уничтожили четыре полотна, которые стоили в двадцать раз больше похищенной ими суммы. Эти, да и другие погибшие картины – невосполнимая потеря для британского искусства. Я постоянно напоминаю себе, что во время этого налета погиб замечательный и исполнительный молодой человек, но, как ни стыдно мне в этом признаться, потерю картин я оплакиваю в неменьшей степени.
Мой друг Финч и я были потрясены, когда узнали о случившемся. Поначалу дело нам представили так, что картины похищены, и такой вариант был бы более предпочтительным, потому что этими работами мог бы насладиться хоть кто-то и всегда оставалась возможность украденное вернуть. Надо же, чтобы налет произошел столь не вовремя, и до какой степени вандализма доходят люди ради пачки банкнот! Вот когда мы горько пожалели, что выбрали не тот маршрут, – получается, во всем виноваты мы сами! Беспокоили нас и финансовые соображения. Господин Стилмен внес за картины большой аванс, но по контракту мы целиком несли за них ответственность вплоть до передачи их ему в руки. Счастье, что мы застраховали отгрузку на Лондонском страховом рынке Ллойда, – в противном случае нас ждало разорение, ведь в конце концов аванс пришлось бы вернуть. Еще одно неудобное обстоятельство – семья Джеймса Девоя. Я выяснил, что у него остались жена и маленький ребенок. Кто-то должен был о них позаботиться.
Именно по этим причинам я решил отправиться в Америку и отбыл из Англии без промедления. Моим первым пунктом назначения был Нью-Йорк. Там я встретился с госпожой Девой и обещал ей определенную компенсацию. Ее сыну было девять лет – более милого и симпатичного ребенка трудно себе представить. Потом я перебрался в Бостон, а оттуда в Провиденс, где Корнелиус Стилмен воздвиг себе летнюю резиденцию. Надо сказать, что хоть я и провел в его обществе достаточно много часов, но все равно не был готов к зрелищу, которое открылось перед моими глазами. Шепердс-Пойнт оказался гигантским сооружением – наподобие французского замка, – построенным известным архитектором Ричардом Моррисом Хантом. Одни сады простирались на тридцать гектаров, а интерьер дома говорил об изобилии, охватить которое мое воображение было не в силах. Сам Стилмен настоял на том, чтобы устроить мне экскурсию по дому, и я едва ли когда-нибудь ее забуду. Великолепная деревянная лестница, занимавшая господствующее положение в большом зале, библиотека на пять тысяч томов, комплект шахмат, когда-то принадлежавших Фридриху Великому, часовня со старинным органом, на котором играл Пёрселл. К тому времени как мы добрались до подвального этажа, где был плавательный бассейн и площадка для игры в боулинг, я изрядно подустал. А живопись! Я отметил работы Тициана, Рембрандта и Веласкеса, а мы еще не добрались до гостиной. Я разглядывал всю эту роскошь, несметные богатства хозяина дома, и вдруг в голову мне пришла идея.
