Госпожа Рюлина никогда не навещала свою любимицу у ее родителей, но два раза в неделю непременно, а то и чаще, присылала за Ольгой свою карету. И Ольга спешно отрывалась от дела ли, от веселья ли и уносилась с казенного двора на паре чудеснейших караковых, на мягких американских шинах.
– Счастливица! – вздыхало вслед ей все молодое женское население огромного корпуса.
Ольга была добрая девушка. За вялость и молчаливость она прослыла глупою. Крестная мать надарила ей множество вещей, но драгоценности Ольги недолго у нее держались: она все раздаривала подругам, либо – просто и без дарения – возьмут поносить, да и заносят, а она не спрашивает. Станут Ольгу учить уму-разуму:
– Зачем зря раздариваешь вещи? Они денег стоят.
– Великих ли денег? Грошовая дрянь. Если бы брильянты или валансьен, – не бойтесь, не отдам…
– Все-таки лучше берегла бы для себя…
Ольга улыбалась.
– У Полины Кондратьевны этой дряни полны сундуки. Скажу, что надо, – еще подарит.
– Счастливица!
* * *
Однажды Машу Лусьеву пригласили на свадьбу. Надо было одеться поприличнее. Платье довольно хорошее у нее нашлось. Украшения пообещалась дать Ольга. Приходит к ней за ними Маша. Ольга только что приехала домой от крестной матери больная, не в духе, лежит на диване, руки за голову, зевает, еле отвечает на вопросы. Вещи она отобрала для Маши отличные.
– Счастливица ты, – по обыкновению говорит Маша, – чего-чего у тебя нет. Просто зависть берет на твое счастье.
Ольга в ответ промычала что-то не слишком веселым и одобрительным тоном; ее мучил жесточайший мигрень, и она усиленно растирала томимый болью висок платком, вымоченным в одеколоне.
– Золотая душа твоя Полина Кондратьевна, право, золотая…
– Бог смерти не дает, должно быть, заживо вознесена в рай будет, – странным, злобно-насмешливым голосом возразила Ольга.
– Как ты говоришь… – смутилась Маша. – Будто совсем ее не любишь…
Ольга молчала.
– Она тебе столько благодетельствует… дарит. Разве ты ей не благодарна?
– Если бы смела… с удовольствием бы швырнула все эти цацки ей в рожу… – неожиданно прорвалась Ольга, засверкав глазами.
Маша совсем растерялась.
– Ой, что ты это… За что?
– Да уж за то… стоит…
Маша подумала, что, должно быть, между крестной и крестницей пробежала черная кошка, поссорились, и теперь Ольга нервничает и злится. Она хотела смягчить неприятный разговор и свести его к шутке.
– Ну, ты совсем неблагодарная, – смеясь, сказала она. – Не стоишь своего счастья. Если бы Бог дал мне такую крестную маму, я бы ее вставила в киот. Слушай. Подари мне свою Полину Кондратьевну, а я тебе отдам свою крестную.
Ольга посмотрела на подругу острым, серьезным взглядом.
– Вот что, Машка, скажу тебя напрямик и твердо: ты этим со мной не шути. Избави тебя Бог. И слов вперед мне не говори, не начинай, не смей…
– Помилуй, Оля, что ты? разве я серьезно?
– Знакомиться с Полиной Кондратьевной не воображай: не допущу, не позволю…
– Я и не мечтала… тем более, если ты так ревнуешь…
– Я ревную?..
Ольга даже зубами скрипнула, но спохватилась и договорила уже спокойно:
– Ревную я или нет, – этого ты не поймешь, мое дело. А тебе по дружбе советую: не завидуй ты мне и не мечтай о моем счастье. А если столкнет тебя дьявол где-нибудь с моей Полиной Кондратьевной, беги ты от нее, как от огня, не льстись, не знакомься. И если когда-нибудь я сама стану уговаривать тебя поехать к ней, прошу тебя: не слушай меня, откажись тогда…
