– Привет, – бросаю ему, не отрывая взгляда от овсянки. – Как дела?
Да. Явно, что-то не то несу. Какие у него могут быть дела? Дурацкий вопрос. Но надо же было что-то сказать.
Лорд кривит губы.
– Какие дела? О чем ты?
Молчу. Тупо и безнадежно. Овсянка остывает. Лорд смотрит хмуро.
– Ты случайно не голоден?
Вежливый вопрос. Как это мило с его стороны!
– Случайно – очень да!
– Тогда, может…
Дальше не слушаю. Коршуном падаю на овсянку и истребляю ее. Кажется, все-таки ложкой, потому что по окончании трапезы обнаруживаю ее торчащей в зажиме правой грабли. Правда, черенком наружу, так что не совсем понятно, как я умудрился с ее помощью есть. Но это уже мелочи. Все еще трясясь от жадности, чудом не задохнувшийся, обессилено опускаюсь на край кровати.
– Спасибо, Лорд. Это звучит банально, но ты спас мне жизнь.
Подбородок Лорда вздрагивает.
– Я заметил. Извини, это бросается в глаза.
До меня потихоньку начинает доходить юмор ситуации. Предполагаемый утешитель и ободритель явился измордованный, безумными глазами уставился на овсянку и слопал ее, едва дождавшись приглашения. Сожрал обед больного.
– Да. Нехорошо получилось, – признаю я.
Лорд начинает хохотать. Я тоже. Смеемся до слез, истерично, как пара психов. Я даже начинаю опасаться за овсянку, но до этого дело не доходит. Веселье обрывается так же внезапно, как началось. Лорд мрачнеет.
Неприятная пауза. То, чего я опасался с самого начала. Между нами вырастает щит. Обитый железными бляшками, с фамильным гербом – двухголовым вараном-переростком на фоне трех ярко-красных полос.
– Какая сука?.. – начинает Лорд тоном, от которого на гербе появляется четвертая красная полоса: «Склонен к насилию, опасен, нуждается в строгой изоляции».
– Черный, – поспешно перебиваю я, пока красных полос не стало пять или даже, не приведи господь, шесть. – И не смотри на меня так. Я тоже виноват. Надо было получше к нему принюхаться, когда он вдруг вызвался посидеть с тобой. Если тебя это хоть немного утешит, я его чуть не отправил на тот свет.
– А он – тебя, – усмехается Лорд.
– Куда ему.
Еще одна пауза. Лучше бы он ругался. Молчать этот тип умеет до жути выразительно. И долго. Так что мы сидим и молчим, а тишина сгущается вокруг душным облаком. Нечто странное присутствует в ней. Лорд скорее растерян, чем зол. Возможно, это результат лечения, а может, и что-то другое.
– Что теперь со мной будет? – спрашивает он, когда я уже расстался с надеждой продолжить разговор.
– Не знаю. Как повезет.
Не слишком честно, но не говорить же, что шансов практически нет. Я бы и не смог. Лорд, тем не менее, сникает, как будто я сказал все как есть.
– Дерьмо, – шепчет он. – Надо же было так вляпаться…
Я молчу. Собственное бессилие пожирает меня. Скоро останутся одни кости. После смерти Волка довольно знакомое чувство. В свое время оказалось, что я вполне могу с ним жить. Теперь мне придется пройти через это вновь, утешаясь тем, что бывало и хуже. По крайней мере Лорд останется жив.
– Слушай, – говорит он. – Ты пил когда-нибудь «Дорогу»?
– Нет. Даже не пробовал. Ни «Дорогу», ни «Белую радугу», ни «Четыре ступеньки».
Лорд глядит странно. Его распирает от желания что-то рассказать, и вместе с тем он боится это делать.
– А ты поверишь, если я скажу, что попал черт знает куда и прожил там не меньше четырех месяцев?
Спрашивает – и отводит взгляд. Пальцы терзают край одеяла, губы кривятся в усмешке, как будто я уже разразился протестующим квохтаньем, перекрестился граблями и упал в обморок.
