– Я не брала, – в темноте я еле-еле фокусировала взгляд на душегрейке из шиншилового кроля тети Маруси.
– А галоши мои где?.. Те, которые без задника, гвоздиками подбитые? – бочком подвигалась к моим сапогам на шпильках тетя Маруся.
– А галоши я пропила, – проснувшись окончательно, дразнилась я. – Извини, теть Мань.
– Ах, ты!.. – ловила меня за пятку тетя Маруся, когда я налаживалась бежать.
– Караул! – вскакивала я с кровати, только пух летел.
– Во! Вспрыгнула! Сама же говорила вчерась, разбуди меня, тетя Марья Михайловна, – пятилась к двери тетя Маруся. – Умывайся давай, я воды нагрела.
А из кухни улыбался кот, а в печурке скворчали оладушки из ржаной муки, зато с корицею.
– Тетечка Марусечка! – ковыляла я к умывальнику, переделанному из самовара.
– О, как, о, как! – слышалось от печки.
Жизнь таяла, как мартовский лед, так вот, про чепуху…
– Иду я, Файка, уши назад, – ушами тетя Маруся называла свой платок, повязанный по-заячьи, – и вижу – твоя-то, твоя чего с генералом вытворяет!
– Какая моя? – хваталась за трясущиеся щечки Фаина Александровна. – Забодала, чо ль, кого?!
– Как же, я не про корову твою, корова твоя золотая. Я про эту, ну как ее? А-а-а?..
– Чего? – садилась обратно на стул тетя Фая, чувствуя, что опять Маруська будет славить ее кошку. А про Тишку слышать Фаине было очень больно, ну, как про дочку, которая ушла и забыла свою старую мать.
– Маруся, ну кончи меня пытать!
Маруся давилась последним словом и все-таки напоследок выплевывала:
– А-а-а, тебе не нравится, а котику моему каково?
– Ну, разве я виновата? Она и ко мне не приходит, живет у генерала, Тиша моя.
– Ты б ее побила и в подпол на месяц!
– Не могу, пусть где хочет, там и живет, – отворачивалась от Подковыркиной Фаина. – Хотя, конечно, плохо, меня Тишка сколько раз будила. Я закрою рано вьюшку и спать, а в печи головня. Тиша вспрыгнет на кровать и лапой мне в глаз раз-раз!.. Если б не кошка, угорела еще в ту зиму.
Конец ознакомительного фрагмента.
