– Или съели бы, – усмехнулся Вождь, убивающий взглядом, вспомнив другого вождя – того, что с гордостью носил единственный клочок меха на себе – в самом уязвимом месте, в паху, – говорят, что они считают человечину деликатесом… будут вам деликатесы – изысканные, римские.
Вождь знал много таких непонятных остальным словечек; часто пользовался ими, вызывая растерянность в перемазанных илом лицах. Когда-то, в детстве и юности, его называли по-простому – Джонсоном. Тогда он держал язык за зубами, и даже не мечтал, чтобы возглавить племя. А потом что-то произошло; он сам не понял что. Только проснулся в уверенности, что отныне мир должен принадлежать ему. Причем, весь мир – и кучка грязных оборванцев, и болота, и даже… римская провинция. Вся! С гордыми высокородными, склонившими спины и головы перед ним, могучим Вождем; особенно женщины – мягкие, чистые, пахнувшие приятно и волнующе. Во снах Джонсон грубо мял руками такую податливую женскую плоть. Лица были иными – не римскими, по большей части какими-то узкоглазыми и покорными. А сам Вождь в тех снах был сильным, могучим; от него резко пахло металлом, и еще смертоносным «порохом». Значения последнего слова он не знал. Не знал и другого, еще более будоражившего кровь – «Америка». Это слово обычно всплывало в памяти в сочетании с другими: «Америка превыше всего!». И еще – «капитан Америка»; последнее он почему-то примерял к собственной персоне; так же, как не такое пафосное «капитан Джонсон».
В первый раз он назвал себя так в тот круг, когда старый вождь осел под его взглядом на глиняный пол землянки. Эта землянка была на единственном холмике в крохотной деревушке племени; полы в ней никогда не заливало бурой болотной жижей. Вот по нему и топал ногами старик, когда Джонсон нагло потребовал от него передать власть, и главный секрет племени. Этот секрет – технологию производства сока (еще несколько непонятных слов) – вожди передавали от отца к сыну. Но у этого старика уже не было сына; того несчастного, что пузырил сейчас слюнями в своей землянке, нельзя было назвать ни сыном, ни вообще человеком.
– Но об этом, старик, – усмехнулся Джонсон, удивляясь собственной «человечности», – ты уже не узнаешь.
Могучий телом и духом старый вождь корчился на полу от единственного долгого взгляда «капитана Америки». Этим взглядом Джонсон словно выпил жизненную силу вождя.
– И еще, – понял он, – все твои тайны теперь – мои. Включая главную.
Он расхохотался – никакой тайны на самом деле не было. Бесчисленные снопы трав, что собирали подданные уже мертвого вождя, были обманкой, призванной отвести глаза любопытствующих. А тайной была лишь одна травка – которая в изобилии росла на каждой кочке болот. Нужно было лишь особым способом обработать ее. И все!…
Все это Джонсон вспоминал, стряхнув с себя образ римской крепости. И женщины, поющей на краю ее стены. Он по слогам произнес имя – Те-рен-ция Квин-тил-ла.
– Ты будешь петь для меня, – решил он, – а потом…
Пальцы сами собой начали сжиматься в кулаки – словно уже мяли податливое женское тело. А перед глазами вставала другая картинка: та же стена, но с нее к племенам – ко всем, без исключения – обращается уже Верховный Вождь. Он, Джонсон, «капитан Америка»! Вот над этим Вождь сейчас и работал. Он уже разослал гонцов к вождям пяти племен, которые сплошным кольцом окружали земли римской провинции. Ради этих родовых болот когда-то, на заре времен, велись кровопролитные схватки. С тех пор много воды пролилось с небес на болота. Границы были четко зафиксированы в памяти – каждая кочка, каждый клочок относительно сухой поверхности. Вождь на сходке, которую созывал впервые за множество кругов, готов был предложить племенам новый расклад – с учетом римских владений.
