– Почему все-таки не открыли дело, Аркадий Сергеевич, а? Заявление тети Нади так и осталось без дела.
– Там у них своя кухня. Экспертное заключение патологоанатома показало, что смерть наступила естественным путем, и тут ничего не попишешь. Жалко безумно Сеню, да ведь его уже не вернешь…
– Так-то оно так, Аркадий Сергеевич, но, если я не выясню все до конца, то не смогу жить спокойно.
Туманов забросил в рот последний кусочек сочника, не спеша допил компот и тщательно вытер полные, чуть замаслившиеся губы салфеткой, затем строгим, преподавательским голосом произнес:
– Об учебе думай, Нахимов, об учебе! Я понимаю, что Семен был твоим близким другом, тебе трудно представить, как это так: человека, который еще вчера разговаривал с тобой, обсуждал проблемы, играл, наконец, вместе в футбол, уже нет рядом. И смерть его выглядит странной, со всем этим я абсолютно согласен. Но жизнь есть жизнь. В ней бывает всякое. Дай мне, пожалуйста, взглянуть на тетрадь Семена.
«Туманов и сам-то еще не старик, а разглагольствует не хуже записного пенсионера», – промелькнуло в голове Нахимова, но он решил не возражать доценту. Вытащил из пакета с Кремлем общую темно-коричневую тетрадь с небольшой подпалиной на обложке. Ее совсем недавно в пылу спора прожег все тот же Бирюков, когда сидел в комнате Весника и нещадно дымил в открытое окно.
Аркадий Сергеевич с благоговением взял тетрадь и начал листать. Глаза его загорелись лихорадочным блеском. Александр почувствовал, что доцент дорого бы отдал за такое сокровище. В напряженном молчании прошло несколько минут. Наконец Туманов оторвался от чтения и нехотя вернул тетрадь студенту.
– Послушайте, Нахимов, то, что там написано, нахрапом не возьмешь. Эту тетрадь надо месяцами изучать. Все конспективно, одни выводы, многие выкладки он пропускал. Надо расшифровывать. Я понимаю, что теперь все имущество Семена принадлежит родственникам. Вы ведь близко знаете его маму, прошу вас, поговорите с ней, постарайтесь убедить, что эта тетрадь имеет для всех нас чрезвычайно важное значение.
Александр кивнул и бережно засунул тетрадь в свой уже слегка потрепанный пакет.
***
Он попрощался с доцентом, вышел из столовой, двинулся по дороге, ведущей к общежитиям, слушая песни марширующих пятикурсников, и внезапно заметил идущую навстречу стройную девичью фигуру в светлом плаще и темно-синих туфлях. Та тоже увидела его, улыбнулась, поправила прическу и остановилась.
– Привет, Вика!
– Привет!
Они учились на одном курсе, в одной и той же группе. Ладно скроенная, с темно-русыми волосами и глазами цвета спелой вишни, красивыми чувственными губами и милыми ямочками на щеках, она безоговорочно слыла красавицей на первом курсе. Да и с мозгами все оказалось в порядке. Как сказал известный ловелас Сережа Федин, «чува абсолютно при всем». При поступлении она набрала восемнадцать баллов из двадцати, что для физтеха являлось отличным результатом. Двадцать из двадцати, как правило, набирали победители международных олимпиад да выпускники физико-математических школ Москвы, Киева, Минска, Баку, Алма-Аты или Вильнюса, короче говоря, крупных индустриальных центров плюс избранные самородки вроде Семена. Но и сама Вика была из миллионного города Горького, где в это самое время еще пребывал в изгнании академик Сахаров. Руководство партии, видно, отличалось своеобразным чувством юмора. Можно представить себе Леонида Ильича, разговаривающего с Андроповым.
