Вскоре после одиннадцати в дверь постучал один из межведомственных курьеров и вручил Дэвиду письмо в конверте – из Министерства по делам колоний: «Можем встретиться за ланчем в клубе в 13:15, а не в 13:30? Джефф».
Когда курьер ушел, Дэвид погрузился в задумчивость. Слова представляли собой код: нужно кое-что обсудить. Встретиться предстояло в час пятнадцать в Оксфордском и Кембриджском клубе. Они старались не разговаривать по телефону – ходили слухи, что линии государственных ведомств теперь регулярно прослушиваются особой службой. Дэвид закурил сигарету и в тревоге посмотрел через окно на Уайтхолл. Прежде подобное случалось только раз, когда Джексон получил сообщение о предстоящем рейде на бордели в Сохо, и отменил намеченную на квартире встречу. Ну, это хотя бы не чрезвычайная ситуация – для нее имелся особый код.
Дэвид вышел из министерства в час и направился на Трафальгар-сквер. На основании колонны Нельсона красовался огромный плакат: «Нам нужен экспорт. Работа или нищета. Вызов британской стойкости». Интересно, размышлял Дэвид, что принесут торговые переговоры с Германией: вместо «хиллманов» и «моррисов» на Трафальгар-сквер будут тарахтеть «фольксвагены»?
Он свернул на Пэлл-Мэлл. Двое полицейских из вспомогательных частей, в синих мундирах, касках и с пистолетами на поясе, неспешно прогуливались по улице, разглядывая прохожих. Еще двое шли параллельно им по другой стороне. Что-то происходит. Дэвид вспомнил, что Сара поехала в город на одно из своих собраний. В воскресенье, после разговора о Чарли, они занялись любовью – это случалось все реже. Дэвид чувствовал отчуждение, кратковременный прилив теплоты быстро прошел.
Он вошел в клуб. Из обеденного зала доносился гул голосов, но Дэвид направился прямиком в библиотеку. В обеденное время туда заглядывали редко, и сейчас в комнате был только Джефф, сидевший в кресле лицом к двери. Дэвид устроился напротив него.
– Получил твою записку, – кратко сказал он.
– Спасибо, что пришел. – Джефф наклонился к нему. – Послание от Джексона. Он хочет устроить сегодня общее собрание.
– Причина известна?
– Нет. Я узнал об этом перед тем, как отправил тебе сообщение. Так что пойдем и увидим. В семь часов.
– Сара ждет меня дома. Я не могу ей сказать, что мы договорились о специальном теннисном матче. Не в этот раз. – «Моя жена стала той, кому приходится лгать», – подумал Дэвид. И вздохнул. – Что-нибудь придумаю.
– Сочувствую. Я понимаю, как это тяжело. Мне, одинокому, проще.
Дэвид посмотрел на друга. Он выглядел уставшим и более нервным, чем обычно.
– Как родители? – спросил он.
– Катаются как сыр в масле.
Подобно Дэвиду, Джефф был единственным ребенком, отец его был ушедшим на покой бизнесменом. Его родители вели безмятежную жизнь в Хертфордшире, деля время между игрой в шары, уходом за розами и гольфом.
– Все спрашивают, когда я встречу какую-нибудь милую девушку, – добавил Джефф. – Меня так и подмывает сказать, что тех, с которыми мне сейчас приходится иметь дело, милыми не назовешь. – Он коротко хохотнул, потом сменил тему: – Как твой отец?
– Нормально. Получил от него письмо на прошлой неделе. В Окленде сейчас весна, он недавно ездил с семьей брата посмотреть на Ротуроа. В кои-то веки не шел дождь.
– До сих пор не встретил симпатичную вдовушку из киви?
– Он никогда не женится снова. Слишком предан маме.
По лицу Джеффа пробежала тень; Дэвид решил, что друг подумал о той женщине в Кении.
