– Точный термин «стазис», а не «холодный сон», – не удержался, чтобы не поправить, Энгельберт.
– Ладно, согласен, – ответил Дудон, обращаясь к Льето и пропустив мимо ушей замечание Энгельберта. – Я просто, когда говорил, подумал о жене и дочках. Даже если допустить, что кампания пройдет быстро и успешно, учитывая дорогу туда-обратно, мы вернемся не раньше чем года через три… Целая вечность!
– Нет, солдат, все куда хуже! – снова вмешался Энгельберт. – Ты забываешь одну деталь: относительность. При той скорости, которой мы достигнем, время для нас будет течь медленнее, чем на Земле. Значит, когда ты их увидишь, на Земле пройдет больше пяти лет…
– …и твоя молодая жена окажется старее тебя, – не упустил возможности вставить шуточку Олинд.
– Эй, парни, – с грохотом поставив кружку, оборвал их Льето, – вы что, хотите подорвать наш боевой дух? Тут мы все в одной лодке, и никто от нас не скрывал, сколько это продлится. – Но, заметив насупленные физиономии собутыльников, добавил: – Я вам так скажу: мы и не заметим, как время пройдет. А когда вернемся, будем героями. И ух как заживем!
– Так-то оно так, но раньше времени губы не раскатывай. Мы еще не вернулись.
– Ну что за нытики!
Энгельберт задумчиво разглядывал младшего брата, пока тот залпом приканчивал пиво. В свои двадцать девять лет Льето казался почти таким же юным, как в девятнадцать, несмотря на впечатляющую стать и несколько шрамов. Вплоть до последнего времени Энгельберт так и не смог заставить себя относиться к нему как к взрослому, к тому же он знал, что слишком часто читает брату нотации. Но мальчик давно уступил место прославленному солдату, чья отвага на поле боя более не нуждалась в доказательствах.
– Вы знаете, кто войдет в состав нашего подразделения? – спросил Олинд у братьев.
Льето, медленно водя пальцем по краю кружки, словно это хрустальный бокал, из которого он желает извлечь чистую ноту, неторопливо ответил:
– Нет, пока что рано об этом говорить. Может, механизированная кавалерия вкупе с пехотой, но раз уж они расформировали феодальные войска, то заранее не узнать, куда и с кем мы попадем.
Олинд кивнул в знак того, что пришел к тому же мнению.
– Только надеюсь, – весело добавил Льето, – мой будущий командир в рукопашной никому спуску не даст!
– Тебя только это и интересует, – укорил его брат.
– Что бы там ни говорили, – снова вступил Олинд, – а мне кажется глупым вот так перетряхивать войска. Когда люди остаются под личным командованием своих сеньоров, они сражаются и целенаправленнее, и эффективнее.
– Ты прав, – кивнул Энгельберт. Он вспомнил, как часто его упрекали в том, что он относится к собеседникам свысока, а потому попытался воздержаться от поучений. – Я думаю, что на самом деле Ватикан опасался, как бы слишком серьезная диспропорция в численности армий, собранных сеньорами, не поставила под угрозу хрупкое равновесие авторитетов, необходимое для успешного ведения такой кампании, как нынешняя.
Олинд, приоткрыв рот, глянул на Льето, который приподнял бровь, как если бы пытался расшифровать ответ брата, потом увидел, как тот, громко хрюкнув, уронил голову на плечо Энгельберта. Дудон прыснул, а Энгельберт покачал головой, задаваясь вопросом, за что Господь послал ему такое испытание, наградив столь пустоголовым братцем.
– Я понял твое объяснение, – заявил Олинд. – Однако мы все знаем, что некоторые бароны получили от папы определенные поблажки, позволяющие оставить основной костяк своих войск под своим же командованием…
