– По-моему, в ней нет ничего хорошего.
– Значит, вы не советуете ее печатать?
– Да, по-моему, она того не стоит.
Или:
– Прочли вы эту рукопись?
– Да, прочел, – отвечает Хаусер.
– Ну и как она, по-вашему? (Черт его дери, не может сам сказать, что думает, вечно надо из него каждое слово клещами тянуть!)
– По-моему, это гениально.
– Вы думаете?! – недоверчиво восклицает редактор.
– Да, я так думаю, на мой взгляд – это бесспорно.
– Но послушайте, Хаусер… – Редактор взволнован. – Если вы не ошибаетесь, так этот малый… этот автор… он же совсем еще мальчишка, никто про него и не слыхал… он родом откуда-то с запада… из Небраски, что ли, или из Айовы… похоже, до сих пор так и сидел там, в глуши… если вы не ошибаетесь, значит, это мы его открыли!
– Да, наверно, вы открыли. Его книга гениальна.
– Но… (Черт подери, ну что за человек! Сделал такое открытие… сообщает такую поразительную новость… и хоть бы загорелся, обрадовался! А ему все равно, будто речь идет про кочан капусты!) Но… в чем же дело? Вы… по-вашему, в его рукописи есть какой-то изъян?
– Нет, по-моему, в ней нет никаких изъянов. По-моему, это великолепно написано.
– Но… (О, господи, этот Хаусер и правда псих ненормальный!) Но что же… вы хотите сказать… наверно, в таком виде, как сейчас, она для печати непригодна?
– Нет, на мой взгляд, она в высшей степени подходит для печатания.
– Но она чересчур многословна, так?
– Многословна – да, это верно.
– Так я и думал, – глубокомысленно заявляет редактор. – Новичок, опыта никакого, это же сразу видно. Он и сам не понимает, как пишет, без конца повторяется, все у него выходит ребячливо, несдержанно, все через край, никакого чувства меры. У нас есть десятки авторов, которые смыслят в писательстве куда больше.
– Да, наверно, – соглашается Хаусер. – И, однако, он гений, а они – нет. То, что он написал, гениально, а то, что пишут они, – нет.
– Значит, вы полагаете, нам следует его напечатать?
– Полагаю, что так.
– Но… (А может быть, вот в чем загвоздка… вот он о чем умалчивает!) Но больше ему сказать нечего? Думаете, он уже исписался? Все, что было за душой, выложил в одной книге? На вторую его уже не хватит?
– Ничего такого я не думаю. Ручаться, впрочем, не могу. Его могут и убить, это бывает…
(Вечно он каркает, ворона!)
– …Но, судя по этой книге, я бы сказал, можно не бояться, что он выдохнется. Его хватит еще на полсотни книг.
– Но… (О, господи! Где же тут подвох?) Но тогда, вы считаете, для такой книги у нас, в Америке, еще не пришло время?
– Нет, я так не считаю. По-моему, для нее самое время.
– Почему?
– Потому что она написана. Если книга написана, значит, для нее настало время.
– А некоторые наши лучшие критики говорят, еще не время.
– Знаю, что они говорят. Они ошибаются. Вот для них еще не время, только и всего.
– То есть как?
– Очень просто, они ведут счет по времени критики. А книга создается по времени художника. Разное время, разный отсчет.
– По-вашему, критики отстают от времени?
– Да. Отстают от художника.
– Тогда они, пожалуй, не согласятся с вами, что это гениальная книга. Как вы думаете?
– Не знаю. Может быть, и не согласятся. Но это не имеет значения.
– То есть как это – не имеет значения?!
– Да так. Книга хороша, и уничтожить ее нельзя. Стало быть, не важно, что о ней скажут.
– Значит… черт возьми, Хаусер! Если вы не ошиблись, значит, мы совершили замечательное открытие!
– Да, это так. Вы его совершили.
