Мой друг был схоластом, он начал было возражать, но итальянец вежливо его остановил:
– Прошу меня извинить, если я начну вам отвечать, мы не управимся и в несколько часов, а я должен вскоре встретиться с хозяином. Если угодно, мы продолжим в следующий раз. Ведь мы еще увидимся, уверен, мы еще увидимся!
Он раскланялся и исчез в уличной сутолоке.
Священник еще какое-то время смотрел на пустоту, которую итальянец оставил за собой, пройдя сквозь толпу. Затем спросил:
– Откуда ты его знаешь?
– Я не раз сталкивался с ним в лавках. Он покупает лучшие книги по богословию, самые дорогие и самые редкие.
– Знаешь, все эти учителя из Саламанки, которых он называл… они жили больше трех столетий назад! – И добавил, увидев мое изумление: – Если мне не изменяет память, все они читали там свои курсы в начале XVII века.
– Это какой-то шут.
– Ты так думаешь?
– Дело не только в теологии… Я уже не один день наблюдаю за ним. И у меня создалось впечатление, будто все в нем поддельное. Сперва я решил, что он под кого-то работает. А теперь вообще сомневаюсь в его реальности. Заставь меня придумать этому определение, я сказал бы, что мы разговаривали с призраком.
Священник засмеялся:
– Это не определение, это отговорка.
– Просто ты не веришь в призраков, а я верю.
2. Несколько дней спустя я снова встретился с итальянцем. Он шел вниз по бульвару Сен-Мишель, иначе по буль-Мишу, в тот час, когда там собираются шумные толпы студентов. Должно быть, они хорошо его знали, во всяком случае, многие с ним здоровались, и он отвечал. Но поразило меня другое. То, как он шел. При каждом шаге он подпрыгивал – подпрыгивал в такт какой-то причудливой мелодии с ломаным ритмом и ей же в такт размахивал чем-то вроде трости, зажатой в левой руке. Одновременно правая его рука, будто играя, неспешно помахивала цветком. Ни тогда, ни сейчас я не могу себе объяснить, как ему это удавалось, ведь нет ничего труднее, чем заставить свои руки двигаться с совершенно разной скоростью и выполнять при этом разные задачи. В подобных фокусах есть что-то дьявольское, подумалось мне, и уж просто виртуозностью такое точно не назовешь. К тому же он выделывал все это на оживленной парижской улице, значит, либо решил пошутить, либо хотел привлечь внимание к своей персоне. Честно говоря, я не знал, на каком объяснении остановиться, а итальянец не дал мне времени оправиться от изумления: он неожиданно вырос прямо передо мной, снял шляпу и поклонился с преувеличенной почтительностью:
– Как поживаете, сеньор… – он назвал мое имя. – Рад вас видеть. Я пару раз звонил вам в гостиницу, но мне не везло, я вас не заставал. – И, увидев недоумение на моем лице, быстро добавил: – Да, конечно, мы не были представлены друг другу, но для уроженцев южных стран это ведь не так важно… Мой хозяин выразил желание познакомиться с вами, и вот… – Он сделал рукой жест, который довершил фразу.
– Кто же ваш хозяин?
– Позвольте мне пока не называть его имени. Но я могу показать вам моего хозяина, правда, при одном условии: вы не будете пытаться с ним заговорить. Он здесь поблизости. Если сеньор согласится пойти со мной…
Почему я сделал это? Да разве мы знаем, почему поступаем так, а не иначе! Возможно, потому, что итальянец, не переставая улыбаться, начал мягко тянуть меня за собой. Или потому, что его любезная улыбка выражала мольбу. Или мне стало любопытно. Или от скуки.
