– Это верно, Семен, – боярин Старостин отправился выполнять распоряжение.
– Так что, Семен Прокофьевич, – не очень уверенно спросил купец, внезапно ощутивший себя в самом центре военной компании. – Гуляй-город рубить?
– Гуляй-город? – переспросил опричник, и вспомнил еще одно очень важное на войне правило: лучше сделать лишнее, чем оказаться без необходимого. Зализа вздохнул, и уверенно кивнул: – Рубить!
Воинская колонна опять свернула на широкий наволок. Бояре скидывали на заснеженную землю котомки и чересседельные сумки, расседлывали коней, пуская их порезвиться на снежном просторе. А вот купец на этот раз ушел с реки и, высматривая между соснами просветы или срубая невысокую поросль, стал заводить обоз в лес. Углубившись на пару сотен саженей, работники Кондрата Васильевича принялись спешно разгружать товар. Впрочем, несколько людишек уже начали выбирать сосенки в полобхвата толщиной и умело рубить их под самый корешок.
В это самое время на Кауштин луг, рядом с недавно поставленными избами селения опричных иноземцев, ломая растущий по сторонам нахоженной тропки ивняк начали одни за другими выкатываться тяжело груженые сани, послышались громкие мужские голоса, заржали кони. На тихом заснеженном поле внезапно стало шумно и тесно. Нежданные гости накрывали коней попонами, некоторые вовсе распрягали, грмко переговаривались, шутили и смеялись.
Пожалуй, единственное, что утешало стоящего в воротах Сашу Качина, оставленного в опустевшем поселке с пятью женщинами и шестью мужиками – это то, что нежданные гости размашисто крестились на крест поселковой часовни, снимая шапки и низко кланяясь, а не рвались под крыши, следуя извечному русскому правилу: накорми, обогрей, баньку стопи, а уж потом вопросы задавай.
Бани в поселке, впрочем, все равно еще не имелось.
Когда из леса появился, верхом на коне, купец Баженов, Илья Анисимович, Качин наконец-то почувствовал облегчение и даже, поддавшись общему настроению, широко перекрестился.
– Вот и прибыли! – остановившись у края зарослей, приободрил Илья Анисимович все идущих и идущих из заснеженного леса мужиков. – Здесь и отдохнете.
Саша, оглядев массу саней, людей и лошадей, с непривычки показавшуюся несчитанной, двинулся к купцу. К тому времени, когда он добрался до Баженова, тот уже объяснял чернобородому крепышу в красном зипуне и мохнатой бесформенной шапке:
– Лес боярин дозволяет рубить невозбранно. Но дабы на дело шло, а не баловства ради! Скотину хозяевам в сарай пока сгоните, он ноне пустой стоит. Каши и зерно туда же сгрузите, на кошт хозяин вам выделять станет. За пару дней управитесь с делами артельными, и с Богом, за дело.
Заметив Качина, купец неторопливо спустился на землю, вежливо поклонился:
– Здрав будь, хозяин.
– Здравствуй, Илья Анисимович, – постарался точно так же поклониться Саша. – А Кости нет. Его опричник в поход увел.
– Знаю, – кивнул купец. – Через Замежье обоз вел, с боярыней встретился. Неладно, сказывала, на западном порубежье.
Баженов оглянулся на отошедшего к остальным мужикам крепыша и предложил:
– Пойдем в дом.
Из угощения у провалившихся в шестнадцатый век одноклубников имелись только брусничный чай, да печеная рыба – но Илья Анисимович знал, к кому попал, а потому на застолье и не рассчитывал.
– Стало быть, так, – вдумчиво сообщил он Качину, распахнув на груди епанчу и продемонстрировав хозяевам дома атласную с соболиной оторочкой душегрейку: – Пополонок они уже получили, более им ничего не плати, пока дела не покончат. Артельного ты видел, я ему наказывал хозяина слушать во всем.
