– Ты действительно мой младший сын! – сказала Урутонга. – Пойдём спать со мной, чтоб я могла вдоволь на тебя наглядеться.
И тут женщина совершила свой первый наивный просчёт. Хотя можно ли назвать это просчётом, если он сыграет в пользу её ребёнка. Однако если отбросить далёкое будущее, которое на тот момент ещё даже не существовало, её предложение и было настоящим просчётом. Предложив младшему сыну спать рядом с ней, она невольно заставила старших мальчиков позавидовать ему. Они дольше знают свою мать, чем этот выскочка. Они дольше любят её, но им она никогда не позволяла спать рядом с собой.
Им вдруг захотелось тех же почестей, что и новоприбывшему брату. Такие моменты бывают с каждым. Но как смешон человек! Сначала он ни о чём и не думает, а потом удивляется, как он без этого жил. Сначала он переживает, что у него ничего не будет, а потом, что ему нечего хотеть. Иногда же лучше, чтобы некоторые мечты так никогда и не сбылись.
Но мальчики завидовали: «В нашем рождении сомневаться не приходится. Раньше она кормила нас грудью и укладывала спать на мягкие циновки, а теперь, когда мы стали старше, даже не приласкает. А этот! Может он вскормлен водорослями или ещё чем. Может он и не её сын! Можно ли поверить, что он брошен в море и не утонул? А теперь этот маленький хитрец смеет называть нас своими братьями!»
Но тут в спор вступил Таха, самый старший:
– Ничего, пусть он тоже будет нашим братом. Пока не поздно, вспомним, как говорят взрослые: «С другом спор решай мирно, а с врагом – войной». Давайте постараемся, чтобы между нами не было вражды, и пусть чёрные мысли покинут нас здесь».
И пристыженные братья согласились и оставили своё недовольство.
Однако не взошло ещё солнце, а случилось ещё кое-что. Урутонга проснулась перед самым рассветом, когда мальчики спали, и покинула дом. Утром все заметили, что её нет. Старшие привыкли к отлучкам матери, но Тафаки очень огорчился и целый день тосковал. Вечером женщина вернулась. Все снова танцевали и пели, и на ночь Урутонга позвала Тафаки: «Пойдём спать, малыш». И утром всё повторилось, но никто снова не удивился.
Тафаки было странно, непонятно, куда уходит мать. На следующую ночь он подкрался в темноте к спящей и стащил с неё юбку, которую тут же разорвал в клочья. Этими лоскутами он заткнул все щели в доме, а сам стал ждать.
И вот настал рассвет. Обычно в это время ноги спящих в одном углу уже видны из другого угла. Урутонга проснулась, но в доме было темно. «Какая длинная ночь», – подумала она и опять уснула. Тафаки то проваливался в сон, то снова приходил в сознание, но когда мать вскочила на ноги, отдёрнула занавески и ужаснулась, мальчик уже был совсем бодрым.
Урутонга, заметив, что на ней ничего нет, схватила кусок циновки и со всех ног куда-то побежала. Это был её второй просчёт, ведь маленький Тафаки следовал за ней до тех пор, пока мать не выдернула пучок травы и скрылась в образовавшейся ямке. Некоторое время мальчик думал. Он был ещё достаточно мал, чтобы не быть пугливым. И он был достаточно мал, чтобы быть пугливым. Точнее Тафаки ещё не знал, что такое страх и не мог точно сказать, опасается он предстоящего преследования или нет. Что-то в этом было: загадка, любовь, тревога и детское чувство погони. Разгорячённое чувство, когда уже нельзя остановиться, и мысли заменяются инстинктами. Детскими, а значить наиболее звериными.
