Его чудеса и впрямь изменяли мир и дарили надежду людям, но боги судьбы знали, как всё должно было быть на самом деле, и лишили его слова магической силы. Говорят, что старый сказочник не умер, потому как был он не простой человек, а до сих пор ходит по свету и делится мудростью с теми, кто просит и кому нужней.
Фрейлина закончила говорить и, наконец, взглянула на юную принцессу. Личико той светилось воодушевлением, а это всегда сулило беспокойство.
– А как его можно узнать? – не унималось любознательное дитя.
Воображение её так разыгралось, что встреча с необычным бродягой казалась вполне возможной, нужно было только внимательно смотреть во все глаза.
– Узнать? – фрейлина задумчиво поглядела в окно. – Говорят, что узнать его невозможно, облик его изменчив и непостоянен: то явится стариком-бродягой, а то юношей перекати-поле.
– Но откуда тогда известно, что это тот самый сказочник? Может, это просто разные бродяги и совершенно обычные люди? – разочарованно фыркнула принцесса.
– Нет, дитя, всё не так просто, – осадила её наставница. – Есть одна примета: если кто у него совета спросит или в доме своём приветит, для того у него найдутся слова. Такие слова, каких никто другой ведать не может, да такие, что, коли разгадаешь их секрет, сможешь судьбу свою переменить и даже жизнь заново начать, если до того не сложилось. Так и узнают его, но только уже после того, как время пройдёт, а слова его воплотятся в жизнь.
На том разговор о сказках и сказочниках закончился.
Сказки на то и сказки, чтобы в них всё складно сказывалось, небыль обращалась в быль, несчастье – в удачу, случай – в чудо, простак – в героя, а память – в легенду. Но от этого правда не превращается в пыль, её не становится меньше. Просто разглядеть её, спрятанную в пёстрых шелках выдумок и слов, ещё надо суметь, и смотреть-то надо в самую суть, и видеть не умом, но сердцем. Вот тогда-то детская сказка станет мудрым советчиком и добрым напутствием, строгим предостережением, утешением, опорой в печали да подсказкой в беде.
И сказка, рассказанная фрейлиной, была правдой. Был такой сказочник, и жил в башне, и сказки сочинял, и придуманные им истории разгоняли мрак. Но кое-что фрейлине было неведомо, она просто не могла этого знать. Пересказанное сто раз, некогда правдивое предание изменилось, обросло деталями и подробностями в угоду словоохотливому рассказчику, украшающему его на свой вкус, и неприглядная истина за нагромождением красивых слов потерялась и потускнела, стёрлись и выцвели краски прошлых событий.
А правда была такой. Сказочник этот сначала сказочником не был, а был обыкновенным юношей, каких много. Не глупым, но и не слишком умным, не красавцем, но и не уродом, не воином и не пахарем, да и удачливым его, пожалуй, никто бы не назвал, и судьбу его счастливой – тоже. Робкий и молчаливый, одним словом, мечтатель, не от мира сего. И было-то в нём примечательным лишь то, что приходился он родным сыном ведьме, могущественной и лютой. Многое ей было подвластно и ведомо, а сила и величие склонялись перед ней.
Только вот беда его в том и заключалась, что сыном-то он был нелюбимым и колдовского дара не принявшим, слабым отголоском звучал в нём материнский талант. Разве что подвластна ему была сила оживлять слова и истории, и то с оговоркой: если только той истории хоть кто-то поверит, если её пересказывать станут, и чем больше людей услышит, тем вернее она оживёт и в быль превратится, а до тех пор останется только призраком, эхом, пустым звуком и ветром.
