– Вот Федьке везет на сладкое, прям кондитер какой-то, третий раз варенье у него беру, может, и он моими сухарями не побрезгует.
– Акимовна, как думаешь, дольки-то эти рыжие, что парню рыжему прилетели, не порчены, а то наемся и тож рыжим стану.
Это про меня, кажется, что они тут на цвете так зациклены, картины они, что ли, едой рисуют или реально от серости этой на цветах повернулись? Надо будет спросить у Глаши. Не успел я подумать про Глашу, как услышал:
– Нет, Зоя, коробка полная почти, пойду семечек поищу, если не будет, возьму рыжиков твоих сопливых.
– На кой тебе теперь семечки, поди и так нескучно, вона какой рыжик прилетел! Ты ему в пару и возьми. – Стоящая за прилавком напротив Аглаи девушка широким жестом указала на меня. Глаша обернулась, и недовольное выражение лица сразу сменилось улыбкой.
– Ладно, давай! – она быстро заполнила коробку банкой Зинкиных рыжиков. – Что, симпатичный, много дельного набрал?
– И дельного, и отдельного, и запредельного, ты же не объяснила ничего.
– Я, может, интуицию твою проверяла. Здесь без интуиции шагу ступить нельзя, а с интуицией… – не закончив предложение, она ловко взяла коробку под мышку, меня под локоть и потянула к выходу.
– Слушай, – семеня за ней и все время поправляя выскальзывающую коробку, затараторил я. – А чего они у одного кочана берут сахар, а у другого не берут?.. А когда еда одного цвета – это примета, что ли, плохая?.. А жена мужу сказала, что он спит все время и она уже Карпа две недели не видела. На фига ей Карп? У нее же муж есть.
Глаша наконец, устав от моих бестолковых вопросов, снизошла:
– Ну глупый ты, Рыжик, снежный карп – это рыба такая в пруду водится. Мужики, кто пораньше встанет, после снегоробья карпов ходят ловить. Сегодня устал, а завтра отправляйся по холодочку.
– По какому по холодочку?
– Увидишь, главное – интуицию проявить.
Я глубоко задумался. Странная у них тут интуиция какая-то. К сожалению, с вопросами на сегодня я похоже перебрал. Завтра лучше как-то надо будет формулировать.
Слава богу, танцев не будет, понял я, когда, несмотря на спускающиеся сумерки, мы продолжали увлеченно разбирать продукты. Сделав только небольшой перекус всухомятку. «Не делают они из еды культа. Неудивительно, впрочем, они и еду не делают, и с культом, кажется, не знакомы», – словоблудничал я в процессе работы.
– Что, Глафира (эко меня разобрало), не пора ли нам пора? А то угонят наш снегоробный агрегат, лопатами придется грести!
– Вот чудной, какая я Глафира? Глафира – это главная философская радость, она за Козсоветом живет, а экскаватор отсюда видать, кроме нас с тобой его завести никто не сможет. Ладно, пошли уже, неугомонный, за рычагами посидишь, пока снега нет. Еще банку консервов, что ли, возьми, а то по дороге набросишься на кого-нибудь или меня съешь. Не привыкла я еще мужика кормить, извини.
Чуть не завалившись при попытке одновременно облизать палец и надеть ботинок (опять не Цезарь), я боком выкатился с крыльца и остановился, только уткнувшись в чей-то мягкий живот.
– Извините, неспециально, – сказал я, выпрямляясь.
– Ну конечно, неспециально – нарочно. Смотри, Аглая, твой-то уже ко мне подкатывается, – недобро усмехаясь, крикнула мимо меня Зоя.
– Это он просто неустойчивый пока. Ну да ничего, устоится, мы ему устои-то поразовьем, – поставив руки в боки и слегка оглаживая платье на бедрах, ответила вышедшая на крыльцо Глаша.
