Дорога к Богу - страница 15

И вдруг 16 ноября, в ночь, неожиданно ударил сильный мороз и по ночам он доходил до 40 градусов. Это было видно по градуснику, который висел на стене зимовья, которое стояло метрах в 20 от берега залива. И к вечеру 16 ноября ветер постепенно утих, и волнение воды в заливе прекратилось, а поверхность залива стала гладкой как стекло. И после полуночи температура воздуха опустилась до – 40 градусов и залив схватило льдом. С вечера над заливом ещё стоял туман, но к двум часам ночи вода в заливе промёрзла уже сантиметров на 10. Зимовье на таком морозе быстро выстывало, и мне приходилось топить печь по несколько раз за день, прихватывая ещё и пару раз ночью, поэтому мне приходилось часто выходить на улицу за дровами, а заодно и покурить. Благо, что хоть лиственничных дров я заготовил за лето две большие поленницы. Дрова за лето хорошо высохли и горели жарко и долго. И часа в три ночи я тоже вышел на улицу покурить, а мороз стоял уже за 40 градусов, и деревья от мороза издавали сухой резкий звук, похожий на выстрел из тозовки, (мелкокалиберной винтовки).

Но в эту морозную ночь стояло полнолуние, поэтому сосновый лес хорошо просматривался метров на 50 в глубину бора. И вода залива, схваченная морозом, блестела под Луной как зеркало, а лёд просматривался до противоположного берега залива. А собаки от безделья даже ночью под луной, гонялись друг за другом, по берегу залива, но иногда умышленно выскакивали на скользкий лед и, поскользнувшись на льду, с разбега падали на лёд, катаясь по нему на животе. А я через окно зимовья наблюдал за ними и видел, что им это нравилось, но стоило мне выйти на улицу, как они прекращали свои развлечения. Правда, иногда они находили в районе зимовья белку, которую на таком морозе было слышно далеко, и часами облаивали её, пока не надоест лаять им самим, охрипнув от лая, или мне надоест слушать их лай, и я прикрикну на них, чтобы они прекратили напрасно лаять.

Но уже на третий день, не выдержав безделья, я решил прогуляться по тайге и направился в сторону второго зимовья, которое находилось в 10 километрах от первого зимовья, но выше против течения реки. Но ушёл я от зимовья недалеко, потому что под ногами скрипел промёрзший на морозе снег и шуршали не засыпанные снегом сухие листья, поэтому слышно меня было за полкилометра. И с непривычки после теплого зимовья было так холодно, что пришлось опустить уши у шапки. Да и на таком морозе не хватало воздуха, мне показалось, что он стал жидким, и дышать таким воздухом было тяжело, особенно при подъеме в гору. И при вдохе морозным воздухом лёгкие сильно обжигало. Собаки тоже без особой радости бежали впереди меня, но чаще норовили бежать сзади меня, наступая мне на пятки. И я, побродив часа два по лесу, вернулся в зимовье.

А через два дня с обеда запад начал затягиваться тучами и стало заметно теплее, если —20 можно было назвать теплом. «Значит, завтра будет хороший день для охоты», – подумал я. А утром я встал рано, еще затемно, и спустился на лед. Залив за эти дни промерз сантиметров на 40, а местами и на все 50, – это было заметно по вмёрзшим в лёд деревьям и по пузырькам воздуха во льду. А в залив с обеих сторон водораздела впадали две речки Шаманки, которые брали начало на хребте Шалыги, который являлся водоразделом между двумя сибирскими реками Ангарой и Илимом. Но в вершине залива, куда впадали речки Шаманки, лёд долго не замерзал из-за быстрого течения воды. А от воды, ещё не успевшей схватиться льдом, в устье речек стоял густой туман. А между речек находился водораздел, то есть мыс, который вдавался в залив еще километра на два, заросший густым сосновым лесом. Посмотрев со своего берега на мыс, я решил в первый день после морозов не ходить далеко в тайгу, а сходить на этот мыс через залив, который за эти дни хорошо промерз. Потому что в сильный мороз из леса на берег хорошо выходят лоси, и даже изюбри.