Валерке эти красоты были уже неинтересны.
А когда-то, когда он в первый раз пошел с братом на трассу, огромная река казалась ему живой границей между двумя мирами. Словно за ней, на другом берегу – совсем иная жизнь.
А оказалось – та же самая. Так же плачут от неразделенной любви девчонки. Так же пьют мужики. Так же бегают дети. «Там такое же синее небо… И такая же сложная жизнь…»
Валерка не помнил свою первую любовь. Да и была ли она – первая? Если любовь поддается этой нелепой нумерации, значит это уже и не совсем любовь. А то и совсем не любовь…
Лет до тринадцати Валерка был самым маленьким в классе. Даже на девчонок смотрел, задирая вихрастую голову вверх. Видимо, природа компенсировала это, наделив его дурным характером: упертым, непримиримым, обид не забывающим. Поссориться с ним было легко, а помириться – практически невозможно. Тем не менее, он все время был окружен компанией – а много ли надо, чтобы нравиться людям? У него это получалось само собой – острый на язык, неунывающий, шкодливый, он быстро обрастал приятелями везде, где появлялся…
Дрался, впрочем, часто. Его боялись. Если что-то было не по нему, он сначала спокойно предупреждал: не злите. А потом бил. Остервенело. Не оттащить.
К четырнадцати как-то в одночасье вытянулся, раздался в плечах. Голос сломался, став приятным баритоном. А характер остался все тот же.
– Ну, брат, – сказал как-то Костян, – теперь девок опасно в дом приводить. Уведешь…
Как-то были они с братом в гостях. Леной девушку звали. Голос у нее был ласковый, солнечный, улыбчивый, как у царевны Забавы из старого советского мультика про Летучий корабль. «Маленький домик, русская печка, пол деревянный, лавка и свечка, котик мурлыка, муж работящий – вооот оно, счастье… нет его слаще».
И глаза зеленые. И волосы – до попы яблочком. Красивая.
Но неважно это было. Костяна девушка была. К тому же – взрослая, студентка-первокурсница. Что ей пацан четырнадцатилетний?
Чаю попили, кино какое-то посмотрели и ушли.
А потом, дня три спустя, среди ночи – звонок. Валерка дома один был – у Костяна своих дел невпроворот – гитару мучал. Подлый флажолет все никак не давался ему.
И вдруг – Валерка даже подскочил от неожиданности – телефонный звонок. Чертыхнувшись, снял трубку. А там что-то непонятное: грохот, маты, хрипы… И сквозь все это Ленкин голос:
– Котя! Помоги! Кооо…
И гудки. Валерка уронил трубку, метнулся к двери. Прямо в тапочках. В домашней старенькой рубахе нараспашку. Спасибо, что в штанах…
Бежал по ночному городу – благо недалеко, всего-то три двора да дорогу пересечь – оскальзываясь в извечной осенней якутской грязи, а в голове газетными клоками на ветру метались обрывки мыслей: Ленка, Леночка, глаза зеленые, держись, девочка, я сейчас, я уже близко, все хорошо, черт, ну что за сволочи посмели, убью же, убью, убью…
Уже на лестнице к двери подъезда его догнала простая догадка: с чего он взял, что Ленка из дома звонила?
Не дал себе задуматься, некогда, разберемся, рванул на себя тяжелую, на толстой пружине дверь подъезда и с облегчением понял: угадал. Из дома.
На весь подъезд невнятным эхом маты. И – пронзительный, словно ножевой удар, Ленкин вопль:
– Руки, сука, убери!!!!
Валерка рванул наверх, перескакивая через ступеньки, диким зверем взлетел на четвертый этаж, ярко, до детали, как на фотоснимке, увидел Ленкину дверь с выломанным косяком и в ней – мужскую широкую спину. Тут же, не глядя, подхватил с пола валявшуюся пивную бутылку и огрел ею квадратный затылок. Перескочил через рухнувшего мужика, в прихожей увидел еще одного, присевшего на край трюмо, крепко схватил его за стриженный под машинку череп и приложил об острое колено, пока тот не успел среагировать.
