Душанка накинула ремень сумки на плечо, быстро поцеловала меня на прощание, шепнула на ухо:
– Держись от него подальше, Франка.
– Душанка, что ты делаешь? Сядь немедленно, ты никуда не пойдешь. Может, вы объясните мне, что произошло?
Она отрицательно покачала головой.
– Просто послушай меня, я тебе добра желаю. Ничего хорошего от этого типа не жди.
Душанка всё-таки ушла, а объяснений я так и не получила. На все вопросы оба отвечали одно: «просто держись от этой твари подальше». Это сложно, но теперь я стараюсь даже не упоминать Луца при Душанке и наоборот.
Мы устраиваемся на низких диванчиках. Серхио мягко берет меня за руку и усаживает рядом с собой. Диего с Душанкой занимают противоположный диван.
– Принеси водку и четыре рюмки, зайчик, – прошу я Луца. И предупреждаю испанцев по-английски: Сейчас я научу вас пить водку. Меня научили в России, а так, как пьют там, не пьют больше нигде.
Душанка жестом показывает мне притормозить, но я уже не могу. Моё поле зрения сузилось до одной точки, у меня одна цель этим вечером, и я не вижу ничего вокруг. Не хочу видеть.
– Ты была в России? – спрашивает Серхио.
– Была.
– И как там, холодно?
– Не знаю, я в мае была. Было тепло. Но меня всё равно поили водкой.
Пока несут водку и закуски, мы перекидываемся названиями городов, в которых побывали. Похоже на игру в «Морской бой».
– Вена!
– Ранил!
– Прага!
– Ранил!
– Берлин!
– Ранил!
– Амстердам!
– Мимо!
– Барселона!
– Убил!
Появляется Луц с подносом. Это странно: бариста не должен разносить заказы – но спрашивать, в чем дело, неудобно. Луц ставит передо мной рюмку и незаметно подмигивает.
– Отличный выбор, – шепчет он, и я не знаю, имеет ли он в виду водку или Серхио.
Я поднимаю рюмку, остальные следуют моему примеру.
– Это называется «брудершафт». Мы скрещиваем руки, вот так, – я завожу руку за локоть Серхио, Душанка следует моему примеру, – не забывайте смотреть друг другу в глаза… и выпиваем.
Мы одновременно опрокидываем рюмки. Меня передергивает, Душанка морщится. У испанцев идёт легко.
– А теперь целуемся, – говорю я.
В VIP-зоне нет окон, поэтому здесь ужасно душно и полутемно. Серхио наклоняется ко мне, я кладу ладони ему на плечи. Мы замираем, соприкасаясь лбами, смотрим друг другу в глаза, расплывающиеся мутными пятнами. В этом хрупком моменте и смущение, и предвкушение, и обещание. Я знаю, что сейчас Серхио поцелует меня, но когда его язык проникает в мой рот, это всё равно неожиданно.
– Dios, eres tan dulce…8 – говорит он.
Я не понимаю, но прошу говорить еще. Он бормочет что-то по-испански, и меня выносит из реальности окончательно.
посмотри на меня еще своими охуенными зелеными глазами, они правда такие охуенные или ты носишь линзы? твои губы, они точно настоящие, они мягкие и нежные, ты целуешь меня, и я хочу закрывать глаза, но видеть тебя я тоже хочу, поэтому я смотрю пальцами, мне нравятся твои волосы, твой беззащитный затылок, нравится, как жесткая щетина трется о мой подбородок и губы; ты повторяешь: «эрмоса, эрмоса»9 – а я сама не знаю, на каком языке теперь говорю, может, по-испански, может, ты передал мне его через поцелуй, заразил меня испанским языком, и я теперь могу говорить только на нем
Я слышу отдаленный женский смех и открываю глаза. Душанка полулежит на груди Диего, хихикает и, глядя на него снизу вверх, обводит кончиком пальца его губы. Заметив, что я смотрю на нее, она суетливо выпрямляется и говорит:
