Остаток дня Бегин посвятил материалам Зубова, которые из опорного пункта привез сам майор Богданов. Их было больше, чем Бегин ожидал. Напечатанные на компьютере, написанные от руки самим участковым и жителями участка, который он обслуживал, одиночные листы и целые стопки бумаг, соединенные степлером или канцелярскими скрепками… Три папки, плотно набитых документацией.
– Как много всего, – сказал Бегин. – Это за какой период?
– За месяц, как и просили.
– Большой участок, я смотрю.
– Пятнадцать тысяч человек, – ответил Богданов. – На участке Зубова было пятнадцать тысяч человек. На территории, который обслуживает наш опорный пункт, самый большой по численности участок был именно у Зубова. Но он справлялся. Потому что Зубов был…
– …Участковый от бога, – кивнул Бегин. – Я уже понял. Здесь все?
– Вот тут законченные дела, которые Зубов готовил к передаче в архив, – Богданов взялся за одну из папок. – Само собой, мы их передали, так что здесь копии. Их отдел убийств уже изучал, кстати. Вот здесь, во второй папке, текущие материалы, по которым Зубов только начинал работу, или по которым даже не успел ничего сделать. Жалобы, заявления, сигналы от населения… Вот здесь все остальное. Планы, обходы, задания от следователей по уголовным делам. В общем, разберетесь.
– Постараюсь.
– Будет нужна помощь, обращайтесь сразу, – Богданов положил перед Бегиным свою визитку. – Я сделаю все, чтобы помочь. Зубов был моим другом.
Бегин взялся за первую папку. Он вооружился ручкой и несколькими чистыми листами бумаги, куда решил выписывать все, что покажется ему имеющим значение. Но теперь выяснилось, что это работа надолго.
Бегин не заметил, как опустился вечер, а в коридорах управления стихли голоса. Глаза следователя слипались, он постоянно зевал – бессонная ночь давала о себе знать. Хотелось кофе, но чайник уже был пуст, а перспектива прыгать с емкостью на одной ноге до кулера с водой радости не вызывала.
Потом ему на сотовый позвонили с неизвестного номера. Судя по порядку первых цифр, это был сотовый.
– Добрый вечер, Александр, – услышал он женский голос и не сразу узнал журналистку Свету Уколову. – Вас Уколова беспокоит. Как поживаете?
– Вашими молитвами. Здравствуйте.
– Плохо, значит, молилась. Я про вашу ногу. Сильно пострадали?
– Как вы узнали?
– Плохим я была бы криминальным репортером, если бы не узнала. Дадите комментарий?
– Можно вас попросить не писать об этом, – нахмурился Бегин. – Вся информация по следствию сейчас закрыта.
– У меня есть источник. А вы косвенно подтвердили, между прочим. Только что.
Бегин вздохнул.
– Хотя бы не указывайте мое имя. Это просьба.
– Хорошо, – в ее голосе зазвучали кокетливые нотки, – но чисто из уважения к вам. И в надежде на дальнейшее сотрудничество. Ведь наш уговор в силе?
– Я все помню.
– Вот и отлично. Тем более, вы знакомы с моим братом.
– Какой я шустрый. Когда же я успел?
Света рассмеялась.
– Федор. Стритрейсер. Вы с ним как-то общались. Это мой родной брат.
– У которого есть знакомые в полиции, – кивнул Бегин. – Хотел спросить, кто же ваш источник, но теперь, наверное, не стану.
В кабинет вошел Рябцев. Недовольный, угрюмый и хмурый. Он плюхнулся на стул и, разложив на столе свои табачные принадлежности, принялся демонстративно крутить сигарету. Бегин скомкал разговор со Светой, пообещав связаться с ней, когда «наступит время», положил трубку и вопросительно уставился на Рябцева.
