– Они же летчики… Муку привезли. А они… Теплые еще.
Он закашлялся. Долго не мог остановиться. Опять закурил.
– Весь кишлак… Женщины, дети, старики… Камня на камне…
Опять закашлялся. Долго давясь, не мог откашляться. И каким-то совершенно трезвым, бодрым и даже веселым голосом попросил меня достать еще сигареты.
– Батя, тебе надо бросить курить.
– Я еще в гробу покурю…
– Да, и только потом крышку можно заколачивать, знаю.
В кино здесь нужно вставить сцену с пролетом вертолетов. В предрассветной темноте, когда темноты ещё больше, чем света, в тишине нарастающим шумом пролетают несколько вертолетов. Просто пролетают. Слышен звук. Видны контуры на фоне предрассветного неба. Бортовые огни не горят. Ничего не происходит. Снова становится тихо.
Я передал ему сигареты. Отец закурил. Я пошел спать.
В прошлом году мы с ним ездили на встречу выпускников его летного училища. Один рассказывал:
– Помните же эту историю, ребят вырезали под Кундузом? Я же тогда там был. Как-то умудрился спрятаться в канаве какой-то сточной. Лежал и дрожал, как сучка.
Все уже нормально выпили, и почти у каждого была какая-то своя такая история. Мужик рассказывал это и даже пытался усмехнуться, сравнивая себя с сучкой. Но я взглянул в его глаза в этот момент. Улыбка на его лице была не усмешкой. Это была гримаса ужаса. Было понятно, что он до сих пор лежит в этой канаве и вжимается от страха в нечистоты. И он на всю жизнь в этой канаве. И никогда уже из нее не выберется.
Этот день закончился.
3
Я проснулся оттого, что рядом заработал двигатель грузовика. Шум дизеля не сильно мешал, урчит, как кот, но почти сразу нас начал будить отец. Пять утра. Здесь уже другой часовой пояс. Мы движемся на восток. Дома четыре, совсем ночь. Завтракать не стали. Выпили кофе. На походной газовой горелке быстро разогрели воду, замешали растворимый кофе с сахаром и поехали. Сперва за руль сел я. Часа через два остановились около кафе. Отец сходил и принёс горячих беляшей. Из-за эпидемии все кафе вдоль дороги работают «на вынос». Еще одно выражение, уточнившее свое значение за последние дни. Мы идем хорошим темпом. Вчера проехали больше тысячи километров.
Похоже, что катер мы увидим и испытаем уже сегодня.
У нас, где я живу сейчас… Нет, никакое это не у нас. У них, там, где я живу сейчас, очень много по-настоящему нужных и полезных вещей перестали быть действительно нужными и важными и стали просто игрушками. Развлечениями, которые напрочь утратили свою действительную ценность. Осталась только цена. Оружие, лодки, вездеходы. Они даже продаются в магазинах с вывесками «развлечения» и «отдых». От того, есть у тебя ружье или нет, количество еды в твоем холодильнике зависит. Ну, то есть, понятно, что в охотничий сезон появится несколько килограмм косули и кабана. Но такая охота не делает охотника богаче. Убитое животное, не добыча, не доход дома, не пропитание. Это роскошь, дорогое развлечение, доступное немногим, деликатес. У нас, на востоке, это добыча. Это настоящая добавленная стоимость. Достаток. Плюс к хозяйству. Охотник привез с охоты мясо и несколько недель мясо можно не покупать. И ни один нормальный человек не станет тратить на охоту больше, чем эта самая охота ему сможет дать. Простая и понятная на уровне инстинктов экономика. А те, кто охотится ради развлечения, они как-то сразу заметны. К ним нет хорошего уважения. Это заметно в рассказах и охотничьих байках: «А этот приехал красивый такой, ружо у него, знаешь, сколько стоит? Сто тыщ!» Смешны и нелепы.
