Дорога в Оксиану - страница 18

«Я часто рассказываю людям следующую историю. Однажды я путешествовал из Басры в Багдад и ненадолго остановился в гостях у одного шейха, который делал всё возможное ради моего удовольствия. Он был богатый человек, а потому дал мне прокатиться на прекрасной серой кобыле, которая гарцевала и брыкалась, в то время как сам он, не спеша, ехал рядом на еле ступающей вороной лошади. Тогда я спросил его:

– Почему ты дал мне прекрасное животное, а сам едешь на кляче, которая хуже побитой собаки?

– Ты думаешь, что моя лошадь никуда не годится? – ответил шейх. – Давай устроим скачки.

Первые четверть мили я мчался впереди. Наконец оглянулся.

– Давай, давай, – прокричал шейх, взмахнув рукой.

Я поскакал дальше. Через некоторое время шейх начал меня догонять. Я хорошенько подстегнул свою лошадь, но всё было напрасно. Вороная кобыла пронеслась мимо, казалось, еле переступая копытами.

Так я отвечаю людям, что серая кобыла – это Германия, а вороная – Англия».

Голхак (4500 футов), 5 октября. – Утро лени. Деревья затеняют камышовые шторы лоджии. Горы и голубое небо проглядывают сквозь деревья. Ручей бежит с холмов в выложенный голубой плиткой бассейн. «Волшебная флейта» звучит из граммофона.

Здесь будто тегеранский Шимла85.

Сумку из Багдада я получил спустя две недели из рук офицера военно-воздушных сил, принимавшего участие в эвакуации ассирийцев. Он рассказал о том, что если ему или его сослуживцам приказали бы бомбить ассирийцев, о чём велась широкая дискуссия, то они, без сомнений, подали бы рапорт об отставке. Аэродром возле Мосула, где они приземлились, был усеян трупами с простреленными гениталиями; хоронить убитых пришлось британцам. С подветренной стороны деревни также распространялось жуткое зловоние, напомнившее старшим офицерам о событиях мировой войны. Военные сделали фотографии массового убийства. По возвращении в Багдад снимки у них конфисковали и приказали хранить молчание. Как и любой человек, офицер был в ярости от возмущения, когда речь зашла о сохранении лица Британской короны путём сокрытия ужасных изуверств.

За обедом мы познакомились с мистером Уайли, американским охотником на крупную дичь, который охотился на онагров в окрестностях Исфахана. Разговор зашёл также о каспийском тигре и тюлене, дикой лошади и персидском льве. Тигр и тюлень встречаются довольно часто. Ходят слухи, что два года назад какой-то немец подстрелил здесь дикую лошадь, но, к сожалению, его слуги съели не только мясо, но и шкуру, после чего это животное больше никто не видел. Последнего льва видели вблизи Шуштера во время войны.

Горы казались бесконечно живописными во время нашего продвижения через сады и огороды на пути к голым предгорьям, ясным и жизнеутверждающим, словно призывный голос. На востоке одинокой шапкой снега виднелся Демавенд. Солнце клонилось к закату. Наши тени удлинились, слившись воедино над всей равниной в огромную тень. Нижние холмы окутала мгла, затем верхние и, наконец, вершины. Не желая расставаться с солнцем, Демавенд розовым угольком тлел в темнеющем небе. Когда мы позднее повернули лошадей, закат обратился вспять: солнце, зашедшее за облака, вновь возродилось под ними. Демавенд скрылся в тени, а предгорья осветились предзакатными лучами. На этот раз тень нарастала быстрее. Горный хребет погрузился во тьму. Розовый уголёк затеплился вновь, но лишь на минуту. Наконец из своего укрытия вышли звёзды.