Мама тогда вновь заболела и попала в больницу. а я не терял времени: связался с ватагой уличных мальчишек, с которыми очень даже весело и продуктивно проводил подаренные нам божьи деньки. Я стал забывать молиться о благодарении за посланный мне новый день утром и так же беззаботно ложился спать, забросив куда-то свои «чётки» грехов. Немного спасала положение моя сестра, но, хотя она и была на десять лет старше, но всё равно была для меня просто «Муська», и нас разделяла глубокая траншея взаимного непонимания. Пыталась она «воспитывать» меня ремнём, но для этого у меня были слишком быстрые ноги. «Вот скажу маме!» – в сердцах говорила Муська. Это был знак того, что она сдаётся. Муська в изнеможении садилась на стул, и я, следя одним глазом за ней, скользил к двери. Дальше, она просто устала от меня, а потом, случайно познакомившись с моей ватагой, даже прониклась к этим весельчакам и их шалостям и бросила заниматься моим воспитанием.
Вообще-то ничего плохого в мальчишках не было. Просто они, как могли, добывали себе на пропитание.
– Эй, ты! – крикнул мне вожак Гришка, когда я впервые показался из гостиницы в своих сандаликах и матроске. Это был излюбленный мой наряд для мамы. По её замыслу, я должен был стать моряком или священником. Я, конечно, мечтал о моряцкой форме, а не о затасканной чёрной сутане.
На Гришкин крик я обернулся.
– Иди, пацан, сюда! Потолкуем.
Я сразу сообразил, что встреча эта не обещает мне ничего хорошего.
– Ты чо, трусишь? Иди, всё равно подкараулим, тогда уж… Сам знаешь.
Пятеро насупившихся пацанов не обещали ничего хорошего. Я осторожно подошёл. Гришка выспросил, кто я, с кем живу. Ему явно понравилась моя чистенькая форма. В голове он что-то прикинул. В целом, Гришка выглядел солидно и чем-то даже располагал к себе. У него было широкое лицо и кошачьи зелёные глаза. Бросалась на рукаве чистой рубашки аккуратно пришитая заплатка. Он был одного со мною роста, но посуше.
Другие были мелкота, но внушали уважение своим решительным видом. Драться я не любил, да и не умел, действовал массой тела, толкался.
– Хочешь дружить с нами? Только будешь подчиняться мне.
В Хабаровске я рос дворовым мальчишкой, и предложение мне даже понравилось: было скучно одному в гостинице.
– Давай, – тут же, не задумываясь, согласился я.
– Тогда ты наш. Э, – обратился он к приятелям, – кто его тронет, видали?
Гришка выставил кулак. Чего только я не перевидел в этот день! Мы были и в порту, и на аэродроме, где стояли маленькие двукрылые фанерные самолёты, и много ещё чего другого. День закончился базаром. Подмели рынок, и мы кропотливо разбирали кучу, искали ягодки, которые потом сложили вместе и понесли мыть на речку. Гришка вызывал у меня всё больше уважения.
– Завтра у нас будет жареная рыба и лягушачьи лапки, – объявил он при расставании.
Назавтра все явились с консервными банками, а я с Муськиными трусами. День был солнечный, и мы весело проводили время на маленькой речке. Гришка принёс марлю. Мы стали ловить мальков, которых было множество. Поймать что-либо трусами у меня никак не получалось. Мне дали другое задание: ловить лягушек. Уже сама мысль о том, что ждёт этих замечательных для меня животных, приводила меня в уныние. Как это, убивать эти милые существа, раздирать их?.. Я почувствовал тошноту и неприязнь к компании. Сказал, что болит живот, и убежал домой. Гришка понял что-то, но удерживать меня не стал. На следующий день ватага вновь собралась у гостиницы.
