Но бедная моя сестра! Встретив, она и прижимала и била меня одновременно. «Ещё раз такое случится – умру! И мама умрёт! И отец! Как ты мог такое сотворить?» Я чувствовал себя полным негодяем. Я не мог произнести ни слова, тем более, в своё оправдание. Окружающие люди качали головами, жалея Муську и осуждая меня. Ведь Муська была одной из лучших работниц завода, её знали и любили.
Кто и как догадался, куда я пропал? Это был Жора. Он сразу связал мою пропажу со случаем на похоронах. Лошадь была отправлена в Николаевск, и Жора побежал к отцу Неликэ. Сообразительный нанаец сразу всё понял и отправился по зимнику на поиски.
Случилось ещё непоправимое. Узнав об этом случае, мама раньше времени вернулась домой, опять не долеченная. И злой рок будто наказал меня. У меня сильно заболел левый бок. Я крутился по ночам от боли, кричал. Мама совсем сходила с ума. Теперь меня отвезли в Николаевск. Предполагаемый аппендицит не подтвердился. Никто не мог предположить даже, что со мной. Боли прекратились так же внезапно, как и начались. Я снова был дома. Всё вроде уладилось, но тут отец стал требовать нашего возвращения домой. Не знаю, по какой причине, но мама выбрала путь в Хабаровск через Сахалин. Осуществить такое путешествие можно было только летом. Муся изготовила календарь в виде циферблатных часов со стрелкой. Мы его повесили на стенку, и мне было поручено следить за календарём и передвигать стрелки от месяца к месяцу.
Я сидел дома. Были сильные заносы, и по поселку ходили только взрослые на работу по специально прочищаемой траншее. Многие, у кого не было детей, предпочитали вообще проводить время на заводской территории. Не знаю уж, как они там устраивались, но завод работал вовсю и, как говорили, перевыполнял план. От скуки я занялся мышами. Их в доме водилось множество. Бабушка со второго этажа приносила мне рыжего кота, но он годился только для игр. Мыши облюбовали в нашей комнате место за печкой. Там лежала сковородка, на которой они выплясывали и лизали её. Мне интересно было наблюдать за ними. В то же время во мне проснулся азарт охотника. Я брал швабру и выжидал подходящего момента. Но едва я замахивался, мыши мгновенно исчезали. Мне было и досадно, и сердце грело то, что мыши остались живы. Мне стало бы очень плохо от того, что моими руками убита была бы такая симпатичная мышь. Мне бы тогда не отмолиться. Котика за печку посадила бабушка.
– Ну вот, теперь мыши к вам приходить не будут.
Добрая была бабушка. Но ещё добрее оказался котик. Он спал за тёплой печкой, а мышиная беготня рядом с ним и по нему самому его не беспокоила.
– Ну, Петька, ну вы с котом и охотники! – смеялась Муська. Однажды она принесла мышеловку и поймала мышь.
– Отпусти её сейчас же! – кричал я.
Но Муська только смеялась. Выйдя из себя, я ударил её по руке. Мышеловка упала, мышь отскочила в сторону, но не шевелилась. Она была мертва. Меня охватило неподдельное горе. Истерика. Мусенька пошла с виноватым видом со мной на крыльцо, и мы похоронили мышь в снегу. Сестрёнка просила у меня прощения, и долго с тех пор, когда мы ложились спать на общий топчан, я, лёжа между мамой и нею, поворачивался к сестре, мы обнимались, и она шептала мне в ухо ласковые слова, и я засыпал в её объятиях. У нас надолго установились нежные отношения. А до того я только вредил ей, и даже Жорины записки передавать не хотел.
