– Мы тоже штаны все лето протирать за бражными делами не будем. – Продолжил Ольх. – С соседями пообщаемся, потолкуем наперед. Заодно и воев своих на дела ратные подготовим. Если к худшему обернется. Так я думаю. Вместе что-то еще надумаем и свершим. Держаться друг друга будем.
На том и порешили.
*****
Зимой в покоях Славутичевых уже звенели крики двух младенцев-близнецов, Милорада и Родмира. Все в доме было подчинено одному стремлению, хоть чем-то быть полезными младенцам и их родителям. Долго не находившее своего выхода наружу, сидевшее в душах боярина и жены его жаркое желание любить крошечных продолжателей дел своих, выплеснулось теперь наружу бурной рекой. Давно уже не видела Лучинка столько счастья в глазах любимого мужчины. Сама тоже никак с облаков своих чувств на землю спрыгнуть не могла.
А уж о счастливых родителях и слов не хватит все рассказать.
Однако, за радостями и о делах не забывали. На поляне между рвом и перелеском осваивали приемы боя конного и пешего мужики, коим могли предстоять дела ратные, кому в обороне, а кому и в походах. До изнеможения гоняли их старшие воины под присмотром Аскольда.
– Враг ждать не станет, когда мы отдохнем. Он на нашей слабости нас и переломит. – Строго предупреждал молодой воевода, когда старшие просили уменьшить нагрузку на неопытных мужиков. – А мы уже привычны к тяготам. Он устает, а у нас сила не иссякла. На чьей стороне перевес получится? Вот про то и помните всегда, когда с устатку колени подгибаются. Привыкнут!
К середине лета стало понятно, что миром оно закончится. От врага ожидаемого купцы с товарами заезжать стали. Ранее такое не водилось. К себе люд торговый от Славутича без разору пускал. Мздой тяжкой не облагал. Чувствовалось, что осторожничает пока. Славутич же с Ольхом на большом сходе родов своих по рукам били, клянясь в вечной дружбе.
– Внукам нашим, после нас, вас за собой вести и суд правый чинить! Для обоих родов наших они родные. Можем ли при таких делах усобно жить и один от другого отворачиваться? – Спрашивал Славутич у собравшихся на сход жителей городища, держа на руках близнецов. – Я дед их! Ольх, таков! Какие клятвы нас крепче свяжут, чем эти крохи? Едины будем, как в радостях, так и в горестях!
Довольный народ гулом одобрений ответил на решение такое.
Племя древоземцев своих послов заслало.
– Еще прадеды наши добрыми соседями были! – Кричал в толпу посол слово вождя своего. – После них промеж отцов и дедов наших тоже дружба была! Быть меж нас только миру и согласию! То и детям нашим блюсти повелим! А дети наши, своим пусть о том же напутствуют!
И это соглашение всеми тремя народами одобрено было.
Теперь уже, не всякий в одиночку на союз тот скалиться мог. Больно могучим, он чувствовать себя должен был.
Так случилось, что несколько лет миром земли простояли.
Родмир пинком отворил дверь из сеней на крыльцо. Дохнул полной грудью прохладного ночного воздуха, сдобренного запахами разнотравья, словно зелья целебного выпил. Думы тяжко давили на голову, не давая отдаться полуночному сну.
– Эх, Милорад! Братец дорогой! Отчего рассудок теряешь?! Был бы жив отец… Давно намял бы нам бока. Тяжела рука у отца нашего была! Жалел нас неразумных. Ласкал больше. А надо было иногда и кнутом по спинам прогуляться, чтобы заветы родителя в тело и душу въелись и сели там прочно. Землю делим, что деды наши, и отец сними, грудью заслоняли и по кусочкам малым собирали. Эх! – Родмир сел на крыльцо и с надеждой глянул в небеса, ожидая хот каких-то знамений, обещанных Сухачем. Сквозь чернеющие облака смутно просвечивал диск нависшей луны. Звезд не было вовсе.
