Не то, чтобы мне не как-то особенно не везет, или я чрезмерно безалаберный человек – просто так выходит, и все.
Но тут было явно, что-то не понятное.
Дело в том, что я, несколько дней назад, закончил серию картин.
Это были интересные картины, и, кажется, пока не имеющие аналогов в принципе.
На этих картинах небо сливалось с водой без линии горизонта – черты, соединяющей нас самих с нашим будущим.
Возможно, понимание этого позволяет задуматься о том, что только от нас самих, от наших возможностей и желаний, зависит то, где мы проводим эту черту.
Именно в этом и был философский смысл моей новой серии, серии, состоявшей из пяти картин.
Теперь, у себя в мастерской я видел четыре картины.
Пятой картины не было, а телефон продолжал звонить.
Я поднял трубку.
И стал соучастником истории, по окончании которой, я обнаружил на своей голове первый седой волос.
Но еще раньше конца, я узнал, кто украл и пропил пятую картину.
Узнал, от дежурного по вытрезвителю, которому Вася Никитин признался к краже сам.
Тогда я и позвонил моему другу художнику Григорию Керчину.
Петру Габбеличеву мы позвонили уже вместе…
Пусть поступки мои будут такими, какими я их представляю в своих мыслях.
…Черт меня дернул спорить с Галей вчера вечером.
Вообще-то, спорим мы постоянно, и что приятно, я регулярно выигрываю эти споры. Хотя и не придаю этому большого значения, потому, что уже убедился в том, что если мужчина способен на многое, то женщина – на все остальное.
Она даже может проиграть, если поймет, что ей это выгодно.
Обычно мы с Галей встречаемся у нее дома. В том бардаке, который я создал в своей полу-квартире, полу-мастерской, это делать не то, чтобы неудобно, скорее, сумбурно как-то.
Ко мне Галя Галкина приходит в порядке исключения, как в этот раз.
Дело в том, что я написал новую картину.
Идея ее была не нова – обнаженная женщина, на коленях, склонившая голову на лежащие на полу руки и разбросавшая волосы перед собой.
В том, что Галя увидит эту картину, для меня представляли интерес два момента.
Во-первых, я писал не ее.
Честно говоря, я писал соседку по лестничной клетке, очень симпатичную барменшу в нашем развлекательном центре.
Который почему-то, называется еще и культурным.
И, в конце концов, у меня появилась возможность выяснить – станет Галкина ревновать или нет?
А второе – оценит ли она название, которое я дал этой картине:
«Едва ли ее можно было назвать красавицей в абсолютном смысле слова, но в ней было что-то такое, что приведись ей стать обыкновенной шлюхой, это сделало бы счастье очень многих мужчин. Впрочем, шлюхой она не была никогда, хотя и по сей день, многие рассчитывают на то, что со временем может произойти все.
Я не знал ее точного возраста, но от тех, кто был знаком с ней давно, я слышал, что она совсем не стара. Во всяком случае, иногда, она выглядела так, словно родилась совсем недавно…
– Что это за женщина, о которой ты пишешь?
– Я пишу не о женщине.
– А о ком?
– Об истине…»
Галя посмотрела картину.
Молча.
Соседка-барменша осталась как-то в тени, как и мое осознание – ревнует меня Галкина или нет?
Признаюсь, меня это несколько разочаровало, но заострять внимание на этом я не стал.
Чем, лишний раз – в прямом и переносном смысле – продемонстрировал, что время от времени, мне удается быть благоразумным во взаимоотношениях с женщинами.
Да и вообще, я отношусь к ревности довольно двойственно, а Галя однажды сказала мне:
