Сельскому учителю в этот час ещё ничего не снилось. Он бодрствовал. Зрелый педагог Андрей Валентинович Рублёв-Бессеребреников, штудировал параграфы конспектов. Педагогический стаж его был без малого полгода. А возрасту – более чем за двадцать три.
В его скромные педагогические сны не стучался с посохом мудрости Григорий Саввович Сковорода. Ни Ян Амос Каменский с Сухомлинским на пару не подкатывали на тройке, предлагая: «Валентиныч, рванём в кабак, в страну познания!» Классики-педагоги даже в снах не позволяли себе этого. В тесных рамках приличия они висели по кабинетам, блистая иконописным ликом и перебрасываясь педагогическим постулатом друг с другом. И только Котляревский, сочиняя свою «Энеиду», от души хохотал над этим опусом. Но этого никто не видел. А на тройке с бубенцами подруливала сюда бесшабашность студенческая. И музы с гибкими талиями махали ручкой, выставляя ножку, кокетливо зазывая:
– Валентиныч, глянь-к…
Он стыдливо прятал глаза в конспект.
Пузатая настольная лампа напоминала пивную бутыль. Искрила янтарностью, пенилась иллюзиями. Всколыхнула она бедрами гетеры, и запрыгали в конспекте буквы. Загоняет он литеры обратно, а карандаш из пальцев гульнуть выбирается. Но сонливая рука выводит старательно: басня Крылова «Волк и Ягнёнок». Завтра показательный урок. Блеснуть ученым лакейством надо.
Административные светила придут послушать о сером злобном Волке и маленьком Ягнёнке, принципиальном и справедливом. Который пал пионерской смертью Павлика Морозова под его хищными, империалистическими, загнивающими клыками.
Социализм, расцветший как ренессанс, ещё твёрдо стоял на монументальных колоннах. Ум, честь и совесть золотились и побрякивали чешуей орденов доблести. Время ещё только начинало поворачивать хребет ящера. А, может, это только казалось??
Проект «СССР» уже сворачивался. Точнее, это была «его» голограмма… Проект, созданный великим вождём и отцом народов умер вместе с ним. Но ещё долгих, почти четыре десятилетия его расшатывали, как могучий ствол… И, наконец, он рухнул…
Покатился карандаш по столу, как колобок, который покинул родину. Открыла птица Гамаюн вещее око и зыркнула в прошлое.
Неужели, всё было, всё было,
Неужели, растаяло вдруг?
Бьётся в стойле гнедая кобыла,
Рвет и мечет поводья из рук.
Ржёт и рвется на волю, на волю.
«Звон подковок гнедого коня слышишь?..
Выведи в чистое поле, отпусти к нему с богом меня…»
Кони, кони летели и ржали… Я немного завидовал им.
Пусть немного, а все-таки жаль мне.
Нашей юности розовый дым…
Все помнят то время, когда юность хлопала бойцовскими петушиными крыльями и расправляла созревшую молодую грудь.
По Харькову шёл апрель, раздавая из карманов солнечную щедрость.
У пивного ларька хлебнул слегка. Дунул, и пена облаков поплыла над мостовыми. А внизу, где асфальт блестит носом доброго пса, жила жизнь. Просыпаясь, бегала она по улицам на босых лапах. Морщились и корёжились крыши от солнечных зайчиков, попадавших ей в нос. А она говорила: «Ап-чхи». И чихала на все по-студенчески.
Бойкий, цыганский народ студенчество. Спрыгнул он с телеги вагантов. И очутился в нынешнем городе. Посещает альма-матер, как церковь, по праздникам. Хлебает знания, спешит, локтями распихивает, где на разлив потчуют этой учёностью важной, и подешевле, чтоб. Гранит науки грызёт не закусывая. А в этой юной стране все королевы, все Евы. Прелести запретные демонстрируют.
