Дорогие коллеги. Как любимая работа портит нам жизнь - страница 9

Как же разрушить «любовные чары» работы? Для начала необходимо понять: любить друг друга могут только люди. Любовь, как и солидарность, требует взаимности. Раньше считалось, что любовь обладает подрывным потенциалом именно потому, что она говорит людям: есть в жизни вещи поважнее работы. Неудивительно, что работа после этого поглотила любовь. Работа, в отличие от людей, не может полюбить нас. Если что-то и может помочь нам освободиться, – это именно узы солидарности, выходящие за пределы рабочих отношений.

Солидарность – одно из возможных обозначений для тех связей, что возникают между людьми в результате участия в классовой борьбе. Но класс – не просто набор характеристик, присущих определенной группе людей. Как писал историк Э. П. Томпсон, класс возникает в тот момент, «когда вследствие наличия общего опыта (унаследованного или совместно приобретенного) люди начинают чувствовать и выражать общность своих интересов, отличных от интересов других групп и обычно противоположных им». Часто, хотя далеко не всегда, ощущение классовой принадлежности рождается именно на рабочем месте, где рабочие осознают свою власть или ее отсутствие[50].

Рабочий класс – не устойчивая общность, не зафиксированная раз и навсегда категория. Он меняется по мере изменений внешних условий, в то время как капитализм трансформируется и создает новую трудовую этику, отвечающую его требованиям. Процесс, который мы называем «формированием класса», протекает по мере того как рабочие, чей труд и жизнь организованы капитализмом, начинают осознавать себя как класс и действовать в своих общих интересах. Мы наблюдаем этот процесс прямо сейчас: люди, прежде считавшие себя средним классом, начинают понимать, что их положение в системе властных отношений таково, что они все еще принадлежат к рабочему классу. У разработчицы видеоигр может быть гораздо больше общего с водителем Uber, чем она думала[51].

Если к рабочему классу в широком смысле слова относятся все, кто не руководит другими людьми и кто практически лишен возможности влиять на свои условия труда (даже если, как в случае с водителем Uber или журналистом-фрилансером, за вами никто не надзирает), получается, что этот класс составляет значительную часть нашего общества[52].

Современный рабочий класс более разнообразен в этническом и гендерном отношении, чем рабочие прошлого, какими их представлял себе Томпсон, для которого рабочий – это по умолчанию «он». Визит Трампа на предприятие Carrier, в ходе которого он сфотографировался вместе с молодыми чернокожими сотрудницами, напоминает нам о том, что женщины составляют значительную часть рабочей силы, занятой в промышленности. Рабочий класс никогда не состоял исключительно из белых промышленных рабочих мужского пола, но в наши дни, как отмечает историк Габриэль Винант, он характеризуется «феминизацией, этнической диверсификацией и возрастающей прекарностью[53]: широким распространением работы по уходу, привлечением иммигрантов, низкими зарплатами и развитием практик гиг-экономики[54]». Кроме того, образ жизни рабочего класса сегодня определяют внешние факторы: жилье найти труднее, стоимость образования и здравоохранения растет, полиция ведет себя жестче, помимо оплачиваемой работы приходится трудиться, заботясь о близких, а на рабочих мигрантов давят иммиграционные службы, стараясь вытеснить их прочь из страны. Технологии позволяют начальству дробить график работникам розничной торговли; требовать от офисных служащих, чтобы они в любое время были готовы подключиться из дома; а тех, кто работает на удаленке, контролировать при помощи приложений, чтобы выжать из них все соки. Одна из вещей, которые сегодня объединяют многих наемных работников, – это то, что их всех подстегивают при помощи мифа о любви к работе