Очевидно (возможно), дело было так: Коннор показал ей письмо и убедил ее, что я – гадкий сталкер, и они поехали в суд, чтобы запретить мне подходить к ней ближе, чем на определенное расстояние. Они думают, я представляю угрозу. Я! Смех, да и только.
Если все обстоит иначе, то все равно ситуация не сулит ничего хорошего. Когда звенит последний звонок, я игнорирую автобус и иду домой пешком, пытаясь прогнать из головы все ужасы. И не помню, как добираюсь до дома.
* * *
Следующий день проходит почти так же, но хуже в том отношении, что мои страхи накапливаются. Коннора Мерфи по-прежнему нигде не видно. Иногда мне кажется, что он все же явится в школу и уничтожит меня своим безразличием, а в другие моменты я проникаюсь уверенностью в том, что сам раздул историю с письмом до немыслимых размеров. Весь день то наступает конец света, то жизнь продолжается.
Я снова дома, и ни один из моих привычных способов бегства от реальности не работает. Обычно я смотрю множество фильмов. В идеале документальных – об одиночках, маргиналах, первооткрывателях. Подайте мне культовых персонажей, загадочных исторических деятелей, почивших музыкантов. Мне нужны люди с редкими заболеваниями и необычными способностями. Я хочу смотреть на человека, которого не понимали при жизни и осознали, что он был гением, лишь по прошествии какого-то времени. Один из моих любимых документальных фильмов посвящен няне по имени Вивиан Майер: она была величайшей фотохудожницей, но узнали об этом только после ее смерти.
Сегодня я попытался посмотреть кино об Эдварде Сноудене, сделавшем служебное разоблачение, из-за чего ему пришлось покинуть Соединенные Штаты и попросить политического убежища за рубежом. Но я смотрел на этого парня, живущего в постоянном страхе, и мне становилось хуже.
Если бы только я мог с кем-нибудь поговорить. Я пребывал наедине со своими мыслями уже целых два дня. От доктора Шермана не дождешься ничего хорошего, и даже если бы мама вдруг оказалась дома, я не стал бы доверяться ей. Я мысленно прошелся по (очень короткому) списку людей, к которым мог бы обратиться в случае необходимости. И остановился на одном только имени. Джаред Клайнман может смеяться над Холокостом, но его положительная сторона заключается в том, что тебе, по крайней мере, не приходится гадать о его чувствах. Мне не повредит доза его нефильтрованной честности. Я написал ему и объяснил, что произошло у нас с Коннором.
Письмо самому себе?
Что за дерьмо?
Имеет отношение к сексу?
Никакого секса.
Это было домашнее задание.
По какому предмету?
По дополнительному.
А я-то тут при чем?
Я не знаю, с кем еще поговорить.
Ты – мой единственный друг семьи.
О боже.
Не знаю, что делать.
Он украл мое письмо
И два дня не появляется в школе.
Это дурное предзнаменование для тебя.
И Зо тоже.
???
Что он собирается сделать с письмом?
Кто его знает?
Коннор – совершенно безбашенный.
Помнишь второй класс?
Он швырнул принтер в миссис Г.
Потому что его не поставили первым в шеренге.
Я забыл об этом.
Не хочу, чтобы он показывал
кому-нибудь письмо.
Думаешь, покажет?
Он разрушит твою жизнь с его помощью.
Я бы обязательно это сделал.
Да, если подумать, я, наверно, все-таки предпочитаю фильтрованную честность.
Перед тем как Коннор прочитал мое письмо, у нас с ним был вполне корректный разговор. Казалось, он огорчен тем, что толкнул меня днем раньше. Я хочу сказать, он
