Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды - страница 10

В недавнее время М. В. Жуйкова по славянским лингвистическим материалам попыталась реконструировать традиционные представления о путях опасных мифологических персонажей[56].

Подобные верования сохраняются и развиваются и среди горожан. От туристов, спелеологов, альпинистов можно услышать множество легенд и быличек об особенных тропах и бродящих по ним мифологических «хозяевах». Вот один такой рассказ, в котором говорится примерно о начале 1970-х гг., то есть о времени, когда власти всё ещё пытались бороться со всяческими суевериями. Причём речь идёт о московских интеллигентах из знаменитого Физтеха: «Её родители были “физтехами” и увлекались водным туризмом. Её ещё совсем маленькой они брали с собой в походы. И говорили, что делают это потому, что она лучше взрослых чувствует невидимые тропы. На байдарке её всегда сажали на руль, потому что тогда они не попадали никогда на опасные места. А в лесу она безошибочно находила дорогу и никогда не плутала. Они рассказывали, что на лесном перепутье (это где две тропы пересекаются) иногда можно увидеть самого себя, идущего наперерез, по другой тропе. И это очень для человека опасно. Тот, кто появится, будет иметь твой облик и обязательно постарается с тобой заговорить. Самое главное – не ответить, не обернуться, пройти мимо. С ней один раз это произошло. Она как-то увидела, что шла по лесу девочка – такая, как она, и пыталась с ней заговорить. Но она прошла мимо и не ответила ей»[57]. Ребёнок, который лучше взрослых чувствует подстерегающие на пути опасности, лесные дорожки и «перекрёстки» на них, явление призрака на таком лесном «перекрёстке» – всё это типичные мотивы современных рассказов. В них явны отголоски традиционных старинных поверий и быличек. Хотя, судя по всему, на них влияли также книжные представления: привидение в собственном облике того человека, что видит его, – это ведь и сюжет городских легенд. Такое рассказывали, например, про монархов, и это бывало знаком их скорой кончины.

Человек, находившийся в пути, и ощущал-то себя не так, как в обычной для него, привычной обстановке своего дома или родной деревни.

На остановке в тамбовском имении своих знакомых, по пути из Москвы в Астрахань, И. С. Аксаков 8 января 1844 г. записал в своём дневнике о том, каково в дороге зимою. Отправляешься с очередной ямской станции, и разговор с попутчиком поначалу идёт живо. «Но до новой станции долго, колокольчик так однозвучен, вид так однообразен, всюду белая равнина, сливающаяся с серым горизонтом, – что разговор мало-помалу прерывается, наконец пресекается совсем и каждый задумывается Бог знает о чём. Всякая дума становится неопределённою и неясною, в голове мелькают смешанные образы, сначала те, которые ближе к сердцу, потом, по какому-то, часто чудному сближению, за ними выходят и другие… И как-то привольно это состояние, это пребывание в переливе мыслей и образов. И это забвение, эти сновидения наяву так отрадны, что, кажется, всё бы тонул в них глубже и глубже, и эти минуты вознаграждают за претерпеваемые физические неприятности»[58].

А его отец, С. Т. Аксаков, в автобиографической книге о своём детстве «Детские годы Багрова-внука» (1857) писал: «Дорога – удивительное дело! Её могущество непреодолимо, успокоительно и целительно. Отрывая вдруг человека от окружающей его среды, всё равно, любезной ему или даже неприятной, от постоянно развлекающей его множеством предметов, постоянно текущей разнообразной действительности, она сосредоточивает его мысли и чувства в тесный мир дорожного экипажа, устремляет его внимание сначала на самого себя, потом на воспоминание прошедшего и, наконец, на мечты и надежды – в будущем; и всё это делается с ясностью и спокойствием, без всякой суеты и торопливости»