– Я наблюдал, как ты обсуждал в наших судах свое первое дело, – сказал Говачин. – Ставки тогда были девять и три десятых против трех и восьми десятых, что мы увидим твою кровь. Но ты закончил свою речь, показав, что ценой свободы является вечная небрежность. Это наполнило завистью многих Легумов. Твои слова пронзили кожу говачинского Закона и добрались до его плоти. И в то же время ты развеселил нас. Это был мастерский ход.
До этого момента Маккай даже не подозревал, что кто-то может найти что-нибудь забавное в его первом деле, однако обстоятельства указывали на искренность слов старого Говачина. Вспоминая это первое дело, Маккай попытался заново оценить его в свете такого нового подхода. Он помнил то дело хорошо. Говачины обвинили Младшего Магистра по имени Клодик в нарушении им самых священных обетов в результате выполнения им юридических обязанностей. Преступление Клодика заключалось в том, что он освободил тридцать одного Говачина из-под юрисдикции говачинского Закона с той целью, чтобы они могли перейти на службу в Бюсаб. Злополучный обвинитель, всеми любимый Легум по имени Пиргатуд, стремился занять место Клодика и сделал ошибку, пытаясь добиться прямого обвинения. Маккай в то время думал, что мудрее было бы попытаться дискредитировать правовую структуру, привлекшую Клодика к суду. Это перенесло бы судебное решение в компетенцию общественного голосования, и досрочное смещение Клодика с должности, несомненно, было бы выбрано большинством. Видя подобное представление дела, Маккай атаковал обвинителя, представив его узколобым законником и ярым сторонником Старого Закона. Победа была достигнута относительно легко.
Однако когда процедура дошла до ножа, Маккай почувствовал глубокое отвращение. О том, чтобы продать Пиргатуда назад, в его собственный Филум, не было и речи. Бюсабу был необходим Легум не-Говачин… он был необходим всей остальной не-Говачинской вселенной. Немногие другие не-Говачины, добившиеся статуса Легума, все были мертвы, и все они до одного погибли в Судебном Зале. Враждебность по отношению к говачинским мирам росла. Подозрения наслаивались на подозрения.
Пиргатуд должен был умереть традиционным, формальным способом и сам сознавал это, наверное, даже лучше, чем Маккай. Пиргатуд обнажил свою область сердца рядом с желудком и сложил руки за головой, как требовалось ритуалом. При этом приступал желудочный круг, давая точку отсчета для удара.
Чисто академические уроки анатомии и практические занятия на манекенах дошли до своего смертельного средоточия.
«Чуть левее желудочного круга вообрази себе небольшой треугольник с вершиной в центре желудочного круга, расположенный горизонтально, так что его основание касается нижнего края круга. Наноси удар в нижнюю внешнюю вершину этого треугольника, слегка вверх в направлении средней линии».
Единственным удовлетворением, которое Маккай получил от всей этой процедуры, было то, что Пиргатуд умер чисто и быстро, от одного удара. Маккай не вошел в говачинский Закон как «мясник».
Что же в этом деле и его кровавом окончании было для Говачинов забавного? Ответ на этот вопрос наполнил Маккая глубоким ощущением опасности.
«Говачины посмеялись над самими собой, потому что они недооценили меня! А я так и планировал, что они меня недооценят. Именно это их и позабавило!»
Вежливо выдержав некоторое время, необходимое Маккаю для воспоминаний, старый Говачин продолжал:
